Езид Гехинский - Слово мудрости. Афоризмы, размышления, наставления. Книга пятая

Старость – это когда знаешь все ответы, но никто тебя не спрашивает.

Советы старых людей – как зимнее солнце: светят да не греют.

Старики потому так любят давать хорошие советы, что уже не способны подавать дурные примеры.

Старость не забывает своего нежного опыта и любит давать добрые советы, так как уже не может показывать дурных примеров.

Мне жаль влюбленного старика: юношеские страсти губительно опустошают изношенное и увядшее тело.

Тот, кто не ведет себя соответственно своему возрасту, всегда расплачивается за это.

Юноши неизбежно будут весьма бесстыдными там, где бесстыдны даже старики.

Все в человеке идет вместе с ним в гору и под гору.

Прогрессивная убыль всех сил с приближением старости – явление, конечно, печальное, но необходимое, даже благотворное, ибо иначе смерть, которой эта убыль расчищает дорогу, была бы слишком тяжела.

Болезни старости ослабляют нашу привязанность к жизни по мере того, как мы приближаемся к смерти.

Я нахожу, что обрести решимость умереть, когда я здоров, гораздо труднее, чем тогда, когда меня треплет лихорадка.

Что есть в жизни горестного? Старость в нищете.

Бедность в старости – великое несчастье. Если ее удалось избегнуть и здоровье сохранено, то старость может быть весьма сносной порой жизни. Главные потребности ее – удобство и обеспеченность; потому в старости мы больше любим деньги, чем раньше: деньги возмещают отсутствующие силы.

Достаток в старости – продление молодости.

Когда на старости лет мы утрачиваем дарования и красоту, заменить их могут, и то с трудом, лишь доброе имя и богатство.

Старость – это тиран, который под страхом смерти запрещает нам все наслаждения юности.

Всякий раз, когда я размышляю о причинах, почему старость кажется несчастной, то нахожу их четыре: первая – в том, что она отрешает от деятельной жизни, вторая – в том, что она ослабляет наше тело, третья – в том, что она лишает нас наслаждений, и четвертая – в том, что она приближает нас к смерти.

Мы боимся старости, хотя не уверены, что доживем до нее.

Когда состаришься, привычки становятся тиранами.

Молод – перебесится, а стар – не переменится.

Старых собак не научишь новым трюкам.

Возраст – это тиран, который повелевает.

Я не в том возрасте, когда нам нипочем резкие перемены, и мне не сжиться с новым и неизведанным образом жизни. Даже если он дал бы мне больше свободы и всяких возможностей, у меня нет времени становиться другим, и как любая большая удача, свались она сейчас в мои руки, вызвала бы во мне сожаление, что пришла с опозданием, а не тогда, когда бы я мог насладиться ею по-настоящему.

В беседах с учениками и со своим царственным воспитанником Александром Македонским Аристотель часто говорил о том, что после пятидесяти лет умственные силы слабеют, наступает пора, когда человеку надо пожинать то, что раньше посеял.

После того как тело расслабили тяжкие удары времени, после того как руки и ноги отяжелели, утратили силу, разум тоже начинает прихрамывать, язык заплетается и ум убывает.

К старости недостатки ума становятся все заметнее, как и недостатки внешности.

Я до сих пор не могу убедить себя, что становлюсь туговат на ухо, и вы увидите, что, даже наполовину потеряв слух, я буду уверен, что это собеседники недостаточно громко говорят. Чтобы душа наша почувствовала, как она истекает из тела, ей надо дать очень резкий толчок.

После определенного возраста каждый человек отвечает за свое лицо.

В пятьдесят каждый из нас имеет такое лицо, какого заслуживает.

Старое сердце тянется к юному, чувствуя себя почти ровесником его: оно знает, как быстротечны годы, которые легли между ними.

До чего же мал промежуток между временем, когда мы еще слишком молоды, и когда мы уже слишком стары.