Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Принадлежность к высшему классу только в некоторых случаях освобождала от пытки. В 1683 году Ивана Юрлова обвинили в том, что он избивал и пытал своих крестьян, причем один из них умер. Юрлова вызвали на допрос, он все отрицал и заявил, что крестьяне напали на него. Воевода поверил ему и отпустил, не пытая. В январе 1686 года бояре – судьи Приказа сыскных дел отчасти учли особые обстоятельства сына боярского. Они выслушали показания ряжского дворянина Василия Гаврилова сына Левашова: тот отрицал, что приказал сыновьям побить соседа и сломать ему руки и ноги, потому что якобы подозревал его в поджоге своих полей. Однако на очной ставке свидетели ему противоречили. Судьи вынесли решение на основании только допросов, не прибегая к пытке. Они выговорили Левашову за отрицание вины, стремление без надобности сменить судебную инстанцию и за самоуправство, когда следовало сообщить о поджоге властям. Не пытая, Левашова приговорили к казни за предумышленное убийство. По другим делам видно, что дворян могли пытать. В 1672 году, когда вокруг Тулы не прекращались разбои, следователь Приказа сыскных дел доложил, что провел четыре пытки подозреваемых и по крайней мере один из них был сыном боярским. Сегодня нас шокирует, что при назначении пыток не учитывался возраст, ни детский, ни престарелый. В деле 1674 года обвиняемый назван «детиной», но его пытали и казнили за убийство [399].

Практика расследования уголовных дел демонстрирует, что судьи и их дьяческий персонал много знали о пытке и смотрели на нее здраво, применяли нечасто и строго по закону. Редкостная документация о работе одного судьи, якутского воеводы Матвея Осиповича Кровкова, с февраля по август 1684 года показывает, как он принимал решения, применять пытку или нет. В августе он допрашивал обвиняемого об умысле: мужчина забил другого насмерть в кабаке, но заявил, что защищался и никакого умысла не было. То же самое он утверждал под пыткой кнутом. Известно много дел, в которых Кровков не использовал пытки. В феврале он допрашивал мужчину по такому обвинению: якобы он жил с женщиной во грехе и участвовал вместе с ней в шаманском колдовстве. Мужчина отрицал и что вступал с женщиной в половые отношения, и что участвовал в шаманских ритуалах. На этом кончаются сохранившиеся материалы дела; если конец его не утерян, можно считать, что воевода поверил его словам и не считал, что расследует дело о колдовстве, иначе он должен был бы пытать обвиняемого. В мае воевода провел устный допрос старца из местного монастыря, который объявил «слово и дело» (то есть обвинение в измене). Кровков допросил людей, названных старцем, и уже был готов их пытать, как старец раскаялся и признал, что выдумал все, будучи пьян. Этот воевода прибегал к пыткам только в случаях преступлений, за которые полагалась смертная казнь. Сходным образом в комплексе из более 120 дел из Тобольска о мелких нарушениях и уголовных преступлениях (1639–1643) пытку использовали только в 20 делах по самым серьезным преступлениям [400].

Преднамеренное убийство, автоматически означавшее смертную казнь, так же автоматически означало пытку. В 1644 году воевода Верхотурья расследовал страшное убийство: местный гулящий человек Ивашка закрутил роман с женой другого мужчины, и обманутый муж Федька угрожал ему. Поэтому Ивашка проник в дом Федьки и убил его в постели, пока тот спал рядом со своей женой. Воевода допросил Ивашку и женщину и отправил обоих на пытку. Ивашка признался в убийстве, но отрицал, что жена убитого имела к этому отношение. Она отрицала не только соучастие, но и половую связь с Ивашкой. Из Москвы пришло распоряжение Сибирского приказа пытать обоих во второй раз, «накрепко», чтобы решить вопрос о соучастии и предварительном умысле убийства. На этом сохранившиеся записи этого дела заканчиваются.

При рассмотрении подобного дела в 1644 году Сибирский приказ удовлетворился одной пыткой: в Тобольске захребетного татарина допросили, а затем «накрепко» пытали за убийство другого татарина. Обвиненный признался в убийстве, но сказал, что это был результат ссоры, а не продуманного намерения убить, и никто больше не был замешан. Сибирский приказ принял его показания и приговорил к отсечению левой руки. В июне 1649 года в Ефремове после допроса женщина призналась под пыткой, что убила мужа по наущению любовника. Проконсультировавшись с Москвой, ефремовский воевода получил приказ: писать воеводе соседнего Ельца, чтобы тот арестовал и прислал в Ефремов любовника женщины для очной ставки перед пыточными инструментами. Если они не признаются, перейти к жестокой пытке. Данные под пыткой показания следовало прислать в Москву [401].