Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Показательная казнь в любопытной форме произошла зимой 1670–1671 годов. Казацкий предводитель Илюшка Иванов был схвачен 11 декабря и на следующий день повешен в Тотьме. Воевода близлежащего Галича, узнав об этом, потребовал, чтобы тело казненного было доставлено к нему для убеждения людей в том, что Иванов действительно «изыман и казнен». Получив тело, несомненно, замороженное, 25 декабря воевода сообщил, что «товарыщи» покойного опознали труп: «И я, холоп твой, того вора Илюшкино мертвое тело велел на торговой площади повесить и в торговые дни велел всему народу объявлять, чтоб в народе впредь смятения не было, и письмо над ним, написав вину ево, велел прибить на столбу». Услышав об этом, другой воевода запросил это тело себе для той же цели, и 15 января оно было отправлено в Ветлужскую волость [990].

Правительственная армия находилась в постоянном движении, и казни были простыми и лишенными театральности; важно было выиграть время. Но они оказывали желаемое воздействие. Восставших вешали и четвертовали на самых видных местах. В документе ноября 1670 года о ходе сражений в районе Северского Донца упомянуты десятки повешенных (некоторые за ногу), несколько четвертованных, обезглавливание «матери названой» С. Разина и другие повешенные вдоль Донца и разных дорог. «Старица», собравшая отряд восставших, была арестована в Темникове в декабре 1670 года; ее обвинили в ереси и колдовстве. Под пыткой она утверждала, что учила казацкого атамана ведовству. Ее осудили и приговорили к сожжению в «струбе» вместе со ее «воровскими письмами и кореньями» [991].

Анонимный английский рассказ 1672 года, принадлежащий современнику, но не обязательно очевидцу событий, рисует жуткую картину «сурового суда» воеводы Долгорукова в Арзамасе: «Место сие являло зрелище ужасное и напоминало собой преддверие ада. Вокруг были возведены виселицы, и на каждой висело человек 40, а то и 50. В другом месте валялись в крови обезглавленные тела. Тут и там торчали колы с посаженными на них мятежниками, из которых немалое число было живо и на третий день, и еще слышны были их стоны. За три месяца по суду, после расспроса свидетелей, палачи предали смерти одиннадцать тысяч человек» [992].

Указанное в этом повествовании число в 11 тысяч убитых, возможно, было преувеличенным, но последняя ремарка подтверждает то, что выяснили мы: наказания накладывались в соответствии с установленной процедурой, «по суду, после расспроса свидетелей». Царские войска сознательно применяли жестокое насилие для наказания, для устрашения и для отвращения других, но применяли его не по произволу.

Восставшие были жестоки в равной мере. Авторы практически всех иностранных сообщений сочувствовали царской стороне, а часто находились и на правительственной службе; неудивительно, что они подчеркивают бесчеловечность восставших; то же делают и официальные документы [993]. Но казаки Разина, подобно восставшим казакам в эпоху Смуты и вообще по казачьему обыкновению, выработанному жизнью в евразийской степи, использовали насилие для того, чтобы внушать ужас. Во время разинского восстания насилие было направлено против тех, в чью пользу оборачивалось установление крепостного права и высоких налогов на крестьян и казаков на рубеже Дикого поля. Виновными в этом оказывались царские воеводы, стрельцы, иноземные войска; чиновники, хранившие окладные, писцовые и кабальные книги и документы; богатые купцы; землевладельцы всех родов, как светские, так и церковные. Сам Разин обосновывал социальное движение риторикой наивного монархизма: якобы он борется не против царя, а против крамольных московских бояр и алчных местных землевладельцев. Разин утверждал, что царь захвачен злыми советниками, а церковь осквернена нечестивыми епископами, сместившими законного патриарха Никона (тот, наполовину мордвин, происходил со средней Волги). Чтобы быть более убедительным, Разин использовал стратегию самозванства, утверждая, что сопровождает к Москве царского сына Алексея, чудом спасенного от заговора злых бояр, и самого Никона. Вместе с собой он возил лжецаревича и Лженикона, показывая их на роскошно убранных ладьях. На самом деле царевич Алексей Алексеевич умер в возрасте 16 лет в январе 1670 года, как Москва неустанно разъясняла в прокламациях, направленных в Волжский регион, а патриарх Никон продолжал содержаться в монастырском заключении [994].

Движение Разина быстро трансформировалось из обычного казацкого похода «за зипунами» (1667–1669) в социальное восстание, по мере того как он шел вверх по Волге и Дону летом и осенью 1670 года. Крестьяне активно присоединялись, иногда даже до прибытия в их уезд казацких отрядов, которые могли бы их организовать. Исследователи говорят о двух параллельных восстаниях: казацком и крестьянском. Обычно к восставшим примыкали те города, которые были совсем недавно основаны, часто путем насильственного перемещения населения, и в которых тяжелее всего ощущался гнет службы и фискальных повинностей. Ярость казаков обращалась против воевод и бывших при них приказных, а также против офицеров (многие из которых были иноземцами) и войск, оставшихся верными царю; население охотилось за местными чиновниками, светскими и церковными землевладельцами и за их приказчиками и управляющими. В ноябре 1670 года, например, казаки и возмутившиеся крестьяне схватили «приказных» нескольких землевладельцев, но те сумели освободиться и даже организовать сопротивление восставшим [995]. Почти во всех городах, захваченных повстанцами, были убиты воеводы и служащие съезжих изб: в Астрахани, Черном Яру, Царицыне, Корсуне, Алатыре, Острогожске, Ольшанске, Пензе, Козмодемьянске, Инсаре, Мурашкине, Саранске, Верхнем и Нижнем Ломове, Курмыше и др.