Нэнси Шилдс Коллманн - Преступление и наказание в России раннего Нового времени

Насилие, совершенное самозванцем «царевичем Петром» в Путивле в 1606 году, соответствовало казачьим традициям, которые вновь проявятся в ходе восстания Степана Разина (см. главу 16). Как отмечал летописец, Лжепетр «многие крови пролил» во время ежедневных массовых казней. Враждебные ему источники содержат обвинения в «дьявольских» наказаниях: вдобавок к сбрасыванию с башен и мостов мужчин четвертовали, вешали вниз головой и расстреливали; они также дают понять, что женщин – членов семей жертв – насиловали и обращали в рабство. Среди служилых людей, лояльных Москве, память об этом факте хранилась долго [875].

Р.Г. Скрынников пытается изобразить казни царевича Петра как законный «процесс», проводимый «царем» при поддержке Боярской думы, как при традиционном московском судебном процессе. Но он демонстрирует, что казни проводились в казацком «демократическом» духе: казни происходили на публичных площадях; время от времени созывалась толпа, чтобы выкрикивать свое одобрение или неодобрение по поводу определенной жертвы [876]. Это придавало этому действу легитимность и создавало коллективную ответственность. Ученые проводили параллели между этим насилием и насилием, совершенным Иваном IV. Они указывают на разнообразие ужасающих казней, приписываемых Ивану и различным самозванцам, в том числе отдачу на растерзание медведям. Они отмечают схожесть между тем фактом, что Иван IV спрашивал у созванной толпы одобрения для казней, и казацкими зрелищами «участия» [877]. Эти параллели соблазнительны, но труднообъяснимы. Казакам не было нужды обучаться этой тактике у Ивана IV; в течение XVI века она использовалась членами казачьих общин за пределами Московского государства. Тем не менее историки справедливо отмечают, что устная традиция об Иване IV, применяющем «очищающее» и легитимное насилие, зажила собственной жизнью, независимо от ее исторической достоверности. Мы не можем сказать, насколько широко были распространены подобные фольклорные традиции среди казаков южнорусских пограничных земель на протяжении XVII века или в среде населения, присоединившегося к их насильственным действиям, но они могли способствовать оправданию применения коллективного насилия.

В эпоху Смутного времени правители расправлялись с предателями незамедлительно. Исаак Масса описывает, как Борис Годунов незаконным путем пытал и топил всех, «кто произнес имя Димитрия»: людей «губили, не выслушав». В то время как Лжедмитрий I, будучи царем, как хорошо известно, простил князя Василия Шуйского за заговор против него. Шуйский, сам став царем, в 1606 году приказал посадить на кол атамана, распространявшего письма в пользу самозванца; в 1607 году за то же самое он приказал обезглавить священника. Гонец, посланный из восставшего города, умер под пыткой огнем в 1607 году [878]. Даже когда законные власти, какими бы недолговечными они ни были, наказывали тех, кого они считали для себя величайшей угрозой, их правосудие было в большей степени произвольным, чем соответствующим установленному порядку. Например, Лжедмитрий I был убит группировкой, организованной Василием Шуйским в мае 1606 года. Его тело приволокли на Красную площадь и выставили напоказ; современники Жак Маржерет и Петр Петрей передают версию, согласно которой его похороненное тело настолько прогневило землю, что страну охватил не соответствующий этому времени года губительный мороз. Поэтому его выкопали, тело сожгли, а прах развеяли. К этому не имела отношения никакая судебная процедура [879]. Следовавшие друг за другом самозванцы убивали соперников и страдали от рук своих же людей. Например, Лжедмитрий II казнил «казачьего царевича» в 1607 году и двух других самозванцев летом 1608 года; он сам был убит одним из своих телохранителей, Петром Урусовым, в декабре 1610 года [880].

Ни царь Василий Шуйский, ни царь Михаил Романов в начале своего правления не соблюдали процедуры, применяя судебное насилие против соперников. В 1606 году предводитель восстания Иван Болотников и самозванец «царевич Петр» сдались войску Шуйского в Туле и были привезены в Москву. Конрад Буссов передает, что Шуйский принял их капитуляцию и пообещал разрешить Болотникову служить ему, а затем вероломно нарушил свое слово. Он тайно отправил Болотникова в Каргополь, где был отдан приказ о его убийстве. С «царевичем Петром» (настоящее имя – Илейка Муромец) обошлись в несколько более соответствующем должной процедуре порядке. После нескольких месяцев допросов, пыток и тюрьмы его публично повесили на Серпуховской дороге за пределами Москвы. В одной летописи сообщается, что Шуйский созвал совет, чтобы осудить его («по совету всей земли») и повсеместно распространил признание самозванца. Очевидец, немец Элиас Геркман, описал эту казнь: Лжепетра привезли к плахе, установленной за пределами Москвы. Перед смертью он обратился к толпе, отказавшись от своего признания и назвавшись истинным сыном Федора Иоанновича. Палач повесил его на веревке, слишком толстой для того, чтобы достаточно туго ее затянуть, и осужденный был жив, пока палач не прикончил его ударом по голове [881]. При царе Михаиле Романове подобная же публичная казнь стала уделом бунтаря Ивана Заруцкого, арестованного в июне 1614 года недалеко от Астрахани с царицей Мариной (женой Лжедмитрия I) и ее сыном, «воренком». Доставив в Москву, Заруцкого посадили на кол, а мальчика повесили, но не сохранилось никаких упоминаний суда. В Пискаревском летописце просто сообщается, что «государь повеле» казнить их всех [882]. Эти сообщения настолько же неоднозначны и лаконичны, как и летописи XVI века, но они позволяют предположить, что в разгар войны Шуйский и Михаил Романов не соблюдали принятые процедуры. Это, в конце концов, не должно вызывать удивления.