Виталий Пенской: Ливонская война: Забытые победы Ивана Грозного 1558–1561 гг.

А теперь снова повторим вопрос – имея на руках большую войну с Крымом и назревающий конфликт с Литвой, мог ли Иван Грозный (кстати, вынужденный время от времени отвлекаться еще и на замирение завоеванной «подрайской» «казанской землицы») замышлять еще и войну против Ливонии? На наш взгляд, нет. Жаль, конечно, что в нашем распоряжении нет документов, которые позволили реконструировать ход мыслей как самого царя, так и его советников, но наблюдения за его политикой в ливонском вопросе оставляют четкое впечатление, что никакой сколько-нибудь серьезной, основательно продуманной, с далеко идущими целями программы действий на этом внешнеполитическом направлении ни у него, ни у Боярской думы, ни у Посольского приказа не было и Москва де-факто плыла по течению вслед за стремительно развивающимися событиями. В этом плане весьма показательна летняя кампания 1558 года, когда после неожиданного падения Нарвы в Москве, решив ковать железо, пока оно горячо, буквально метелкой по сусекам спешно собирали войска для продолжения столь удачно начавшейся кампании и бросали их в бой по частям по мере сосредоточения. А как иначе, если полки уже были расписаны по «берегу» в ожидании набега самого «царя»?

Косвенным подтверждением нежелания Ивана Грозного по полной ввязываться в ливонский конфликт может служить и история с вассальным ливонским «королевством». Казалось бы, после того, как летом 1558 года без особых усилий под руку Ивана попала практически вся Восточная Ливония – Нарва и Дерптское епископство, – что и кто мог помешать ему и дальше продолжить завоевания? Римская империя? Швеция? Дания? Польша с Литвой? Ганза? Никто из них не пришел на помощь гибнущей Ливонии, ограничившись по преимуществу моральной поддержкой и дипломатическим давлением на Москву. Однако Иван де-факто отдал своим победоносным полкам «стоп-приказ», ограничившись тем, что было взято в ходе летней кампании. Более того, после успешного зимнего похода 1559 года, когда еще раз наглядно было продемонстрировано военное бессилие Ливонии, он не стал развивать успех (как в предыдущем году), а пошел на подписание перемирия, поддавшись на уговоры датчан. И когда стало очевидно, что новый магистр и рижский архиепископ готовы перейти под покровительство Сигизмунда II, Иван, вместо того чтобы форсировать усилия по овладению тем же Ревелем и Ригой, начал искать выход из сложившейся ситуации на пути создания вассального «королевства», предлагая стать во главе его то бывшему магистру Фюрстенбергу, попавшему в плен после взятия Феллина летом 1560 года, то датскому принцу Магнусу. Это еще раз подтверждает тот факт, что, судя по всему, Москва до самого последнего момента придерживалась того мнения, что слабая, бессильная, но формально независимая Ливония для нее была выгоднее, чем Ливония, разделенная между русскими, поляками и шведами с датчанами.

Между тем никто и ничто не могло помешать Ивану завоевать Ливонию всю, целиком, «от моря до моря», и в том же 1558 году, и в следующем, и даже в 1560-м. Русское государство в конце 50-х – начале 60-х годов XVI века находилось на пике своей военной мощи, в чем могли наглядно убедиться и Казанское ханство, и Крымское, и Литва. Ливония ничего не могла противопоставить победоносным государевым полкам и царскому наряду, изрядно поднаторевшим в градоимстве и сражениях с государевыми недругами. Никак и ничем не могли (да и хотели ли?) помочь Ливонии и ее соседи – ни Империя, Ни Литва с Польшей, ни Швеция, ни тем более Дания. Чем могла закончиться история большого государева похода в Ливонию, поставь перед собою цель покорения этой земли московский царь, наглядно показывает кампания 1577 года, когда царские войска прошли через всю Ливонию как раскаленный нож через масло. А ведь ни в одном походе против ливонцев, что во время Ливонской войны, что позднее, Иван не выставлял в поле силы, подобные тем или хотя бы похожие на те, что отправлял он на Казань, на Полоцк или, к примеру, против крымского «царя».

Одним словом, ливонская проблема долгое время для Ивана Грозного была лишней, возникшей в самое неподходящее время, когда у Москвы не было ни времени, ни ресурсов, ни сколько-нибудь ясной программы действий на этом направлении. Более того, складывается впечатление, что активизация Сигизмундом II планов по инкорпорации Ливонии в состав своего государства напрямую была связана с его расчетами на то, что Москва, по уши занятая борьбой с Крымом, не сумеет помешать ему решить ливонский вопрос в нужном ключе. И когда в 1557 году, вмешавшись в войну коадъюторов, Сигизмунд вынудил Фюрстенберга подписать Позвольские соглашения, он тем самым застал Москву врасплох, вынудив ее по ходу дела перестраивать свою политику в ливонском вопросе.