Виталий Пенской: Ливонская война: Забытые победы Ивана Грозного 1558–1561 гг.

Правда, роль окна, а значит, и сохранение устраивавшего Москву положения в русско-ливонских отношениях Ливония могла выполнять только в том случае, если она будет занимать по отношению к России если не дружественную, то, на худой конец, сугубо нейтральную позицию, гарантируя тем самым московским купцам и дипломатам «путь чист» в обе стороны и бесперебойное поступление в Русскую землю тех самых стратегически важных товаров и сырья, а также технологий, военных и «двойного назначения». Учитывая же, что отношения между Москвой и Вильно оставались напряженными и этот «пусть чист» функционировал с перебоями, то значение Ливонии как канала связи с Западом для России тем более возрастало, и последняя автоматически должна была болезненно воспринимать любые попытки перекрыть этот канал. Желающих же сделать это было достаточно – и в самой Ливонии в том числе. Здесь еще в конце XV века туманные, иррациональные страхи, вызванные неожиданным появлением на восточной границе могущественного государства с неясными намерениями, вызвали к жизни концепцию «Rusche gefahr» («русской угрозы»). В ней определенные круги ливонского политикума нашли своего рода raison d’etre, оправдывающий существование в изменившихся условиях того же Ордена. Ну а механизмы создания препон для торговли с русскими землями в Ливонии отрабатывались задолго до того, как отношения Ливонской «конфедерации» и Русского государства обострились до предела.

До поры до времени напряженность в отношениях между Ливонией и Русским государством Москву особенно не трогала. Ее внешнеполитические интересы, как уже было отмечено выше, лежали в иной плоскости.

Нужда же в стратегических материалах и специалистах худо-бедно решалась при посредничестве той же Дании, с которой со времен Ивана III у Москвы сложились неплохие отношения, и «запретной» контрабандной торговли на русско-ливонском пограничье. Барыши от нее были таковы, что устоять перед соблазном нарушить запрет на поставки в Россию запрещенных товаров было невозможно.

Все переменилось в середине 40-х годов XVI века, когда Москва изменила свою политику на Востоке и перешла к экспансии в Поволжье. Активизация русской политики на восточном направлении и усиление давления Москвы на Казань стронули снежную лавину, которая, постепенно набирая скорость и массу, скоро привела к коренной перекройке политической карты Восточной Европы. Сопоставим некоторые факты. В 1546 году, когда в Москве вовсю готовились к наступлению на Казань, в русской столице объявился некто Ганс Шлитте, немец из городка Гослар с рекомендательными письмами от прусского герцога Альбрехта. О чем вел переговоры Шлитте с московскими дьяками и от чьего имени – доподлинно неизвестно, но результат их, напротив, известен очень хорошо. Осенью 1547 года Шлитте был уже в Аугсбурге и с легкостью получил аудиенцию у императора Карла V. Очарованный шустрым саксонцем (и, надо полагать, видом верительных грамот от самого московитского государя) и открывающимися перспективами в связи с готовностью Московита присоединиться к антитурецкой коалиции, император в январе 1548 года разрешает Шлитте набрать специалистов, в том числе и военных – оружейников, инженеров и прочих, а также восстановить торговлю оружием и стратегическими материалами с русскими (о миссии Шлитте подробнее будет сказано дальше).

Вряд ли об этих контактах не было известно в Стамбуле, равно как и о том, что иранский шах Тахмасп I (с которым Стамбул с 1548 года находился в состоянии войны) пытается завязать контакты с Москвой (а в 1552 году и вовсе присылает посольство к Ивану IV). И в Стамбуле принимают меры. В 1547 году был пролонгирован «вечный мир» с Польшей (у которой были общие с Портой враги – Москва и Вена), затем мы видим, что Порта осторожно пытается прощупать настроения среди ногаев (ранее такого не было). Наконец, весной 1551 года слишком самостоятельный и неуправляемый крымский хан Сахиб-Гирей был свергнут и задушен вместе со своим сыном и наследником, а на его место Стамбул поставил племянника покойного Девлет-Гирея I.

Новый хан получил недвусмысленные указания из Стамбула относительно приоритетного для Крыма направления политики. Примечательно, что весной 1551 года, сразу после переворота в Крыму, в Ногайской Орде объявился новый османский посол, Ахмед-чауш, и не один, а вместе с крымским и астраханским послами, причем крымский посол прибыл не с пустыми руками, а с «великими поминками», адресованными ногайскому бию. Обрадованный бий Юсуф поторопился отписать в Москву, что-де прежнего крымского «царя» не стало, а «на его место иной царь учинился. И тот царь с нами в дружбе и в братстве учинился». Брат же Юсуфа и его враг, нурадин Исмаил, добавил к этому, что Ахмед-чауш предложил Юсуфу и ему, Исмаилу, «содиначиться» с турками, крымцами, казанцами и астраханцами и воевать русские земли.