Николай Шпанов - Поджигатели. Цепь предательств

Эгон близко увидел морщинистое лицо отца. Синие жилки тонкой сеточкой покрывали крылья носа, разбегались по скулам около выцветших глаз. Он читал в этих глазах ласку, такую же, какая бывала в них много-много лет тому назад, когда мать грозила наказанием расшалившемуся маленькому Эгону, а отец брал его под свое покровительство и шептал на ухо: "Ну, ну, держись, сынок, беги в кабинет". Эгон знал, что там он может открыть боковой ящик стола и взять приготовленную для таких случаев шоколадку с картинкой. Потом в кабинет войдет отец. Посадит перепачкавшегося шоколадом мальчугана на колени и будет рассказывать про войну, про пушки, про лошадей, про все самое интересное...

Эгон поднялся; теперь он должен добиться своей шоколадки в обмен на конструкцию "москита" - робота!

- Когда, по-вашему, будет проработана телемеханическая часть такой машины? - спросил он Пруста.

Тот перевел вопросительный взгляд на Шверера.

- Об этом точно скажет Винер.

- Противно, что мне придется работать с... этим типом! - неприязненно сказал Эгон.

- Что ты имеешь против него?

Эгон пожал плечами:

- Ничего определенного... Но когда я вижу этого миллионера в дурно сшитом костюме, я всегда вспоминаю, что на свете есть жулики.

Лицо генерала Шверера покрылось краской.

- Тем не менее тебе придется с ним сработаться.

Несколько мгновений Эгон был в нерешительности, потом тихо, словно обессилев, проговорил:

- При условии, что вы отдадите мне Бельца.

- На кой чорт он тебе? - удивился Пруст. - Он не инженер.

- Зато отлично знает, что нужно истребителю! - ответил Эгон и поспешно, не простившись, вышел.

В поезде между Берлином и Любеком Эгона нагнала фотограмма Бельца. Он сообщал о полученном им приказе сдать эскадру "москитов" и отправиться в распоряжение "господина доктора инженера фон Шверера".

Почему Ульрих взял его в кавычки? Обиделся? Может быть, следовало запросить его о согласии, прежде чем говорить с генералами? Впрочем, все это пустяки. Важно было вырвать Бельца из сумасшедшего дома - "москитной" эскадры, а Эгону - получить опытного консультанта.

- Старички торопятся, - сказал Эгон через два дня, здороваясь с приехавшим в Любек Бельцем.

Действительно, подполковник передал ему предписание штаба отложить все работы и форсировать новое задание.

Эгон думал, что придется неволить себя, занимаясь проектом "москита". Задание тяготило его. Он не мог заглушить мысль о том, что эта работа ему навязана. Но с приездом Бельца все изменилось. Сначала поддаваясь настояниям Бельца, а потом словно увлекаемый какою-то инерцией, Эгон все настойчивее искал решения конструктивных форм машины. Будущий самолет представал его взорам как прекрасное решение трудной инженерной задачи.

Бельц взял на себя организационное руководство работой. Твердый характер, опытность командира помогли ему подчинить себе Штризе. Молодой инженер стал верным помощником Бельца в деле ограждения Эгона от всяких помех. Штризе готов был день и ночь сидеть за расчетами. Бельц рылся в справочниках, писал запросы своим бывшим товарищам-летчикам, составлял карточки и таблицы.

Вскоре схема летающего снаряда, или истребителя-робота, начала вырисовываться в уме Эгона. Он уже знал, что самолет явится невиданным до сих пор сочетанием высоких скоростей - горизонтальной и вертикальной - и будет совмещать в себе то, что не удавалось соединить еще ни одному конструктору, - скорость полета с маневренностью, с необычайным диапазоном скоростей. Когда все будет выверено, он преподнесет приятелям готовый сюрприз. А пока - молчок!

Эгон не принимал никого, кроме Бельца и Штризе. Но и у них он быстро отбивал желание говорить о посторонних вещах и радовался, когда они уходили. Иногда он, потихоньку ото всех, садился в автобус и доезжал до конца Штранда. Дальше он шел пешком вдоль берега, минуя виллы и купальни.

Там было пустынно. До конца сезона оставалось мало времени. Серо-голубые волны Балтики были уже слишком холодны и слишком крепко били в берег, чтобы привлечь купальщиков.

Когда Эгону надоедал однообразный шум прибоя, он возвращался к курортному саду и погружался в тишину аллей. На клумбах неслышно копошился садовник. Милый старик! Он так старательно ползал в своих кожаных наколенниках, точно кому-нибудь было дело до маргариток, которые вырастали благодаря его трудам. Это был уголок, каких, наверно, уже немного осталось в Третьей империи.

Однажды, сидя в саду и наблюдая за неторопливой работой старика, Эгон заметил на одной из скамей фигуру, показавшуюся ему знакомой. Человек делал вид, будто читал газету, но Эгон уловил пристальный взгляд, направленный на него из-за раскрытого листа. Не этот ли щупающий взгляд он поймал на себе на-днях, неожиданно выйдя на кухню и застав там экономку, шепчущуюся с каким-то человеком?