Линн Виола - Крестьянский бунт в эпоху Сталина - Коллективизация и культура крестьянского сопротивления

Повышение однородности и устойчивости крестьянской культуры не означает, что крестьянство представляло собой косный, статичный слой общества. В деревне уже долгое время протекали процессы глубоких изменений, которые значительно ускорились в конце XIX — начале XX в. Возвращение крестьян из городов и с военной службы (на время или навсегда) вызывало появление альтернативных моделей социализации. Более частые личные контакты между жителями города и деревни также способствовали усвоению на селе характерных для городской среды предпочтений и, в меньшей степени, моделей потребления. Рыночная экономика активно прокладывала путь в сельскую местность, внося изменения в деятельность крестьянских хозяйств и в устройство социальных структур общины. Семьи стали малочисленнее: все чаще под одной крышей проживали только муж и жена с детьми, а не сразу несколько поколений, как раньше. Кроме того, принятие решения о браке перестало зависеть исключительно от родителей жениха и невесты. Крестьянская культура не стояла на месте, а развивалась на протяжении времени, вбирая в себя все новые полезные элементы {14} 14 См. прежде всего: Eklof В. Russian Peasant Schools. Berkeley, 1986; Frank S. P. Crime, Cultural Conflict, and Justice in Rural Russia, 1856–1914. Berkeley, 1999; Worobec C. D. Peasant Russia: Family and Community in the Post-Emancipation Period. Princeton, 1991. . Базовые структуры и институты общины сохранялись, демонстрируя устойчивость крестьянской культуры и ее способность к адаптации.

Схожие модели изменений наблюдались и в советский период, соседствуя — иногда мирно, иногда нет — с доминирующими моделями и динамикой крестьянских и общинных отношений. Хотя многие каналы взаимодействия между деревней и городом были серьезно нарушены за время революции и Гражданской войны {15} 15 См., напр.: Brooks J. The Breakdown in Production and Distribution of Printed Material, 1917–1927 // Bolshevik Culture / ed. by A. Gleason, P Kenez, R. Stites. Bloomington, 1985. P. 151–174. , город и государство продолжали оказывать огромное влияние на деревню. Десятки тысяч крестьян-рабочих возвратились по домам во время Гражданской войны, принеся с собой новые манеры и привычки, не всегда согласовывавшиеся с принятыми в общине. Множество крестьян служило в армии во время Первой мировой и Гражданской войн, и они также вернулись с новыми идеями, которые их соседи иногда не могли принять. Из некоторых подобных групп вышли первые сельские коммунисты и комсомольцы; на первых этапах именно эти «блудные сыновья» стали инициаторами создания колхозов и передела хозяйств. В то же время, хотя большую часть 1920-х гг. коммунистическая партия и пренебрегала деревней, занимаясь промышленностью и внутрипартийными делами, она не оставляла мысль о переделке крестьянства и его уничтожении как отжившей социально-экономической категории. Ускоренное раскрестьянивание должно было превратить всех жителей деревни в пролетариев. Партия, комсомол, рабочие из крестьян, находившиеся дома или вдали от него, бедняки, ветераны Красной армии, сельские корреспонденты (селькоры) — все они как будто сигнализировали о том, что деревня готова принять коммунизм. В рамках политики управления социализацией и внедрения официальной идеологии периодически организовывались различные кампании. Среди них были акции, направленные против религии, на повышение грамотности, кампании по подготовке и проведению выборов, по агитации за вступление в партию и комсомол, по организации бедняков, женщин и всех тех, с чьей помощью государство пыталось навести мосты к деревне и укрепить смычку (союз рабочих и крестьян) в 1920-е гг. Власти удалось сформировать на селе ячейки своих сторонников, которые должны были не только дать толчок переменам, но и внести в крестьянскую общину новый раскол, способствуя появлению новых типов политической идентичности, конфликтующих между собой.

Коллективизации суждено было разрушить большинство таких «культурных мостов», оставив последних сторонников государства, которых и раньше насчитывалось не так много, лицом к лицу с враждебной общиной. Большинство естественных расколов и линий потенциальных конфликтов, рассекавших деревню в обычное время, в период коллективизации отошли на второй план, община сплотилась против общего, и на тот момент смертельного, врага. Во время коллективизации крестьянство во многом действовало как класс, именно такой, каким его описывал Теодор Шанин: «Это социальная сущность с общими экономическими интересами, чья идентичность формируется в ходе конфликтов с другими классами и выражается в типичных моделях восприятия и политического сознания, хотя и находящегося в зачаточном состоянии, но обеспечившего возможность осуществлять коллективные действия, отражающие его интересы» {16} 16 Shanin T. Peasantry as a Class // Peasants and Peasant Societies. P. 329. . Если рассматривать крестьянство как класс или как культуру в характерном для Клиффорда Гирца смысле совокупности опыта и поведения, «социально установленных структур значений» или «систем значений», которыми индивиды руководствуются в своих действиях {17} 17 Geertz С The Interpretation of Cultures. New York, 1973. P. 5, 12. , то оно отчетливо продемонстрировало, насколько существенными были его отличия и отдаленность от большинства остального советского общества.