Александр Алехин - Арийские и еврейские шахматы

Типичнейшими представителями этого направления, пожалуй, являются уроженец Вены, поселившийся сейчас в Стокгольме еврей Рудольф Шпильман и живущий сейчас в Лондоне еврей из Лейпцига Жак Мизес. Шпильман, бесспорно, обладает тактическим талантом. Он уже в начале своей карьеры понял, что за его талант широкая публика лучше всего заплатит в том случае, если ему удастся создать себе ореол «блестящего специалиста в области жертв». И подобно тому, как четверть века спустя Файн и Ботвинник изучали дебюты и законы атакующей игры, так и Шпильман занялся гораздо более простой проблемой, а именно внешней техникой игры с жертвами. Надо признать, что ему после долголетней практики удалось достичь в выбранном направлении некоторых успехов. Примерно 3 года тому назад он даже позволил себе опубликовать книжонку под названием «Теория жертвы», в которой исследуются всевозможные разновидности шахматных жертв, за исключением той единственной, которая отличает настоящего художника, а именно — интуитивной жертвы.

Столь же далёк от истинной идеи жертвы шахматный мастер и журналист Мизес, который ранее буквально засыпал тогдашнюю немецкую печать своими «блестящими достижениями» в этой области. Он, например, опубликовал в редактируемом евреем Барухом Вудом бирмингемском шахматном журнале «ЧЕСС» в качестве самого выдающегося достижения свой выигрыш у Барделебена (Бармен, 1905 г.).

До сих пор я много говорил о еврейской оборонительной концепции и лишь немного об арийской атакующей идее. Уместно осветить последнюю яснее. В качестве введения важно вспомнить о характерном, хотя и совершенно неправильном представлении о шахматах. В 30-40-х годах прошлого столетия после метеорного взлёта Лабурдонне наступила заметная тишина. Сильнейшим шахматистом мира считался — вероятно, по праву — англичанин Говард Стаунтон. Его игра, которая, к сожалению, оказала некоторое влияние на современников, была столь монотонной, скучной и бедной идеями, что не приходится удивляться тому убийственному приговору, который вынес шахматному искусству гениальный Эдгар По в детективной новелле «Два убийства на рю Морг» [4]. В самом начале повествования, кстати, без всякой необходимости, Эдгар По пишет: « Расчёт в коем случае нельзя идентифицировать с анализом. Например, шахматист очень хорошо умеет считать, не прибегая к анализу. В этом смысле шахматы в сильной степени переоценили. Я не собираюсь писать монографии об анализе как таковом, но позволю себе сделать своего рода предисловие к нижеследующему необычному рассказу. Я волен заявить, что высшая человеческая способность, способность к умственной работе, в большей степени развивается при помощи скромных шашек, нежели с искусственно усложнёнными шахматами. В последней игре разнообразие и особенности ходов различных фигур выдают за признак её глубины, упуская из виду тот факт, что в шахматах очень большая роль принадлежит степени внимательности соперника. Достаточно вниманию на мгновение ослабиться, как совершается ошибка, подчас роковая ошибка. В девяти случаях из десяти шахматную партию выигрывает не более сильный игрок, а более внимательный.

В шашках, где ходы фигур совсем просты, просмотры происходят намного реже ».

И далее: « неоднократно уже обращали внимание на то, что государственные мужи, известные своим незаурядным умом, отдавали игре в вист предпочтение перед шахматами. И в действительности нет никакой другой игры, которая в такой же степени стимулировала аналитические возможности мозга, чем вист. Самый лучший шахматист среди всего христианства всегда будет всего лишь самым лучшим шахматистом. В то время преимущество в висте является предпосылкой преимущества во всех тех сферах, где ум должен сражаться с умом ».

Довольно! Эти цитаты убедительно доказывают, что гениальный сочинитель «Ворона», блестящий автор «Эврики» и «Диалога между Моносом и Уной» в данном случае либо сам грубо ошибся, либо по неизвестным причинам сознательно вводит в заблуждение своего читателя. Шахматы нельзя сравнивать ни с одной игрой за столом, а именно, по одной принципиальной причине, которая накладывает на шахматы отпечаток искусства. Другие игры при этом не унижаются, но ставятся на свои места.

Принципиальная разница между шахматами и любыми другими играми, целью которых является завоевание пространства, материала и т. д., состоит в том, что шахматам присуще нечто совсем особенное, а именно — матовая идея.