По всей стране насчитывались миллионы подобных примеров. Власть сознательно использовала деклассированные элементы в качестве тарана против интеллигенции. Подселяемым „пролетариям“ негласно разрешалось травить и оскорблять „соседей-буржуев“ из числа бывших хозяев квартиры.
Известный анархист А. М. Атабекян, разгневанный действиями большевиков, доходчиво объяснил смысл происходящего. Он писал: „Если завтра жилец вас оберёт, обидит членов вашей семьи, обесчестит вашу дочь, то власть тут ни при чем: она управляет вещами , а не свободными людьми.“ [208] Атабекян А. М. Против власти / Составление, предисловие и комментарии А. В. Бирюкова, Либроком, Москва, 2013, стр. 142
Защиты от нападок искать было не у кого. В своём эссе „Где мой дом?“ поэт К. Д. Бальмонт вспоминал о собственной жилищной несправедливости. Жизнь Бальмонта после насильственного заселения незнакомцев в его квартиру изменилась до неузнаваемости. Поэт писал: „Жители соседних комнат, наглые жильцы, самовольно поселившиеся в моей квартире, люди весьма вульгарные, подняли свой гвалт и как будто нарочно стараются быть тем более громкими, чем менее они имеют на это какие-нибудь логические основания.“ [209] Марина Цветаева в воспоминаниях современников. Мгновенный след / Издание подготовлено Л. А. Мнухиным; Предисловие Е. Толкачёвой, Вагриус, Москва, 2006, стр. 90
Организованный психологический террор интелигенции исходил не только от новых соседей, но прежде всего от жилищно-хозяйственных органов диктатуры.
Один из свидетелей того времени описал в своих воспоминаниях сцену лета 1918 года, когда пришёл в московский жилищный отдел к заведующей. [210] Донской. Р. От Москвы до Берлина в 1920 г. // Архив русской революции, т.1, Терра, Политиздат, Москва 1991, стр. 193
На дверях большого зала заседаний висела табличка: „Посторонним вход воспрещается“. Мемуарист заглянул внутрь и увидел огромный зал, заставленный столами, за которыми работало несколько сот человек. Все сотрудники принимали посетителей. Большинство посетителей было выселяемыми интеллигентами, которые просили либо о предоставлении новых помещений, либо об оставлении их в старых. [211] Донской. Р. От Москвы до Берлина в 1920 г. // Архив русской революции, т.1, Терра, Политиздат, Москва 1991, стр. 193
По воспоминанию Донского, приём вела девица-коммунистка, из числа тех, кого ученик его пожилой жены метко прозвал „большевистскими валькириями“ за решительность нрава. Приём шёл быстро: два, три громких окрика валькирии, и проситель вылетал бомбой. [212] Донской. Р. От Москвы до Берлина в 1920 г. // Архив русской революции, т.1, Терра, Политиздат, Москва 1991, стр. 193
Донской отметил, как перед ним стоял проситель комитета уплотняемого дома. По словам мемуариста, тот с цифрами в руках, иллюстрирующими кубическое содержание воздуха в доме, количество жильцов и прочее, начал доказывать невозможность уплотнения. Его даже не стали слушать: „Я давно знаю наизусть всё, что вы собираетесь мне сказать, перебила валькирия его первую же фразу. Выбросте в сарай все ваши гостинные-ампиры и прочий хлам и вы увидите, сколько у вас места освободится!“ [213] Донской. Р. От Москвы до Берлина в 1920 г. // Архив русской революции, т.1, Терра, Политиздат, Москва 1991, стр. 193
Многое об атмосфере выселений в советской России говорит и ситуация в Пскове. Там 15 января 1919 года редакция местной газеты „Псковский набат“ опубликовала обращение „Буржуазия, потеснись!“ В нём официальный печатный орган самодовольно объявил читателям о вселении пролетариата в буржуазные квартиры. Рабочим объясняли, как они смогут расстаться с „проклятыми подвалами“, как их ждёт тепло и свет, как их дети будут расти в сухих и светлых квартирах, как сильными и крепенькими они войдут в жизнь и будут продолжать борьбу отцов. Буржуазию же требовали потесниться. [214] Филимонов А. В. Псков в 1920–1930-е годы: очерки социально-культурной жизни, Псковская областная типография, Псков, 2005, стр. 169
Далее авторы обращения в издевательском тоне обращались к тем, кого предстояло выселить. Жильцов информировали, что указанный день был первым днём вселения рабочих в буржуазные квартиры. Автор заметки со злорадством пояснил, что за недостатком места буржуазия будет вселяться в рабочие квартиры: „Буржуа, не забудьте на новоселье одеть калоши, открыть зонтик, – там холодно, там сыро и тесно, в рабочих подвалах. Там жутко: хирели дети в темных конурах и умирали без света; чахли отцы и матери – там пахнет смертью и страданием. Но… в калошах, с зонтиком… там можно жить.“ [215] Филимонов А. В. Псков в 1920–1930-е годы: очерки социально-культурной жизни, Псковская областная типография, Псков, 2005, стр. 169
Читать дальше