Геннадий Русаков - Ржевская дуга. Детство. Стихи и проза о Великой Отечественной Войне

Именно там, в самом центре этой дуги, оказалась наша семья в 1941 – 1945 годах.

Начало войны я встретил в Подмосковье, в поселке городского типа Ново-Петровское, где жил с отцом и мамой.

Мне шёл восьмой год. Жили мы, снимая небольшую комнату, в частном доме. В Ново-Петровском мы оказались потому, что в 1934 году, во время грозы в дом моей бабушки по материнской линии, ударила молния, дом сгорел дотла.

В доме находился один лишь престарелый отец бабушки мой прадед, ему шёл 104 год. Все деревенские взрослые работали в полях, шёл август – разгар уборочных работ. Когда в поле увидели и поняли – что горит, в деревню верхом на лошади прискакал сын бабушки, но всё что ему удалось – это вытащить, упирающегося и не понимающего, что происходит – деда.

Сгорело всё, в том числе имущество нашей семьи, потому что после свадьбы отец и мама жили у бабушки, маминой мамы, в этой деревне с обидным названием Тупицино. Свой дом, в другой, соседней деревне, где родился отец и жили все его родственники, с названием Егорьевское, они ещё только строили. Получилось, что из одежды у нас осталось только то, во что мы были одеты в тот день.

Отец попросил председателя колхоза отпустить его, чтобы он мог заработать деньги на одежду. В колхозах денег не платили, заработок начислялся в трудоднях. Решением правления колхоза отца отпустили, но не сразу и с условием, что он вернётся через какое-то время обратно. Он работал в колхозе животноводом. Почему он оказался в Ново – Петровском, а не в Москве, где он с восьми лет работал у купца, выходца из этой деревни, «мальчиком на побегушках», я не знаю. Через год к нему уехала мама, а мы: сестра, я и младший брат – остались с бабушкой по отцу. Но уже в следующем году, мама, побыв в деревне и уезжая снова к отцу, забрала меня с собой. Почему меня, а не братика или сестру, мне неизвестно.

Вот так я и оказался в этом поселке. Все заработанные деньги, кроме оплаты жилья и расходов на питание, мама старалась расходовать на приобретение всего, что связано с одеждой. Купила ручную швейную машинку, искала и, по возможности, покупала разные ткани. Мы были маленькими и быстро росли, поэтому готовую одежду приобретать было нецелесообразно. Работа отца была связана с поездками по району, поэтому он купил для себя велосипед. К июню 1941 года у нас накопился большой чемодан всяких тканей.

Отец ушёл по призыву на 4 день войны – 26 июня. Прощаясь с нами, он сказал маме, что война будет тяжёлой и долгой, поэтому посоветовал уехать на родину в деревню. Там у нас, как я уже написал выше, был свой дом. В нём временно проживала цыганка с детьми, она ушла из табора в 1936 году и устроилась на работу в колхозе, отец разрешил ей пожить, пока она не построит свой дом. В этой же деревне жила и вся наша родня по отцовской линии – четыре его брата, их мама – Мария Ивановна 63 лет, её родители – отец Иван Северьянович 96 лет и мать Наталья Егоровна 92 лет, с ними жила их дочь, бабушкина сестра – Елена Ивановна 57 лет – инвалид с детства.

«В деревне, – сказал он, – на земле, будет легче прокормить детей и стариков». И мы уехали в деревню Тверской, тогда ещё Калининской области, Погорельского района – недалеко от Ржева, забрав с собой всё имущество, которое успели накопить.

Это была очень красивая деревня с названием Егорьевское, располагавшаяся по берегам двух речушек: Дёржи и Сукромли, впадавшей в Дёржу.

Мама забрала от бабушки сестру 9 лет и младшего брата 5 лет, они жили с ней, как я уже говорил, пока отец с мамой и я, пытались обжиться в Подмосковье, и мы поселились в своём доме. Цыганку не трогали, вместе было вроде надёжнее, они с мамой были одного возраста, тем более, что ей некуда было ни переехать, ни уехать.

В августе началась уборка хлебов и всё взрослое, трудоспособное население, поголовно женское, с утра и до позднего вечера работало в полях. Из мужчин в деревне оставались одни старики, но и они заняты были разными ремонтными работами, даже мой прадед по отцу, в свои 96 лет, занимался ремонтом инвентаря, упряжи, повозок – всего того, что выходит из строя от напряжённой работы.

А издалека уже были слышны раскаты войны. Вскоре через деревню начали проходить отступающие части красноармейцев, сначала группами с командирами, при оружии. Потом и группами, и в одиночку с оружием и без оружия. Говорили, выходим из окружения – Смоленского котла.

В конце августа отступающие красноармейцы осторожно заходили в деревню – боялись, что в деревне уже могут быть фашисты, а потом, расспрашивали – что нам известно об их нахождении. В деревне мало что знали о ситуации в округе, но по возможности, старались помочь всем, чем только могли: и одеждой, и продовольствием, если они просили об этом. Объясняли, как пройти лесами, минуя крупные населённые пункты и дороги.