Андрей Воронов-Оренбургский - Фатум. Том третий. Меч вакеро

Тереза не находила места: измочаленная четверка лошадей еле-еле тащила империал. Девушку охватило отчаяние: «Он умрет раньше, чем я доберусь до человеческого жилья!» Она чувствовала, как одеревенели руки. Вожжи стали чугунными – не удержишь. Глаза застеклили слезы: «Проклятый отец. Трус! Ненавижу! Всё! Больше он от меня ничего не дождется! Пусть сгниет со своими дублонами и превратится в червятник,– плевать».

Срывая злость на животных, она без меры поднимала кнут, представляя, как хлещет отца, но тут же замаливала свой грех, пугаясь собственной жестокости. Всякий раз стон Диего отдавался болезненным эхом в ее любящем сердце.

Солнце гранатовым взрывом уходило на западе в океан, обуглив небо в багряный цвет, когда тропа, по которой гремела карета, раздвоилась, Тереза придержала лошадей, стер-ла слезы с распухших век и призадумалась в выборе. «Боже!..» – она не могла припомнить, чтобы дорога дельтой разбегалась по сторонам. «Что делать?» – при одной только мысли: «Заблудились!» – плечи просквозил холод.

Серый туман распускал свои щупальца над дальним лесом, откуда слышалось уханье сов и какие-то неведомые голоса.

Она накинула через голову толстое пончо: становилось свежо, ветер гулял в скалах, гудел в постромках упряжи и в разбитых фонарях, словно не в силах выпутаться. Мексиканка уже решила рискнуть побеспокоить вопросом майора, когда услышала позади глухой топот.

Тереза затаила дыхание. Внутри всё разом оборвалось. Превозмогая страх, обернулась.

Позади расплавленным серебром дрожала безлюдная долина, и дальние горы – такие бесплотные, призрачные —тающими силуэтами тянулись средь сизых звездных небес. Она скосила глаза влево, туда, где круче холмилась долина, и обмерла.

Что-то темное, значительно превышающее человека, припадая к траве, рывками бежало наперерез.

Более мексиканка не раздумывала, лошади – тоже. Карета неслась – не остановишь. Их била тьма, мелькали холмы, гривы, звезды. На повороте к лесу она не выдержала и обернулась вновь.

Последние отблески солнца уже канули в невидимый океан; во все стороны раскинулась мглистая альменда с непроглядной чернотою лесов, с ползучей травой, буграми и ямами, похожими на оспины на лице, в каждой из которых примостилась ночь.

На сей раз Тереза ничего не узрела. То жуткое, что ныряло меж трав, исчезло, отстало, а быть может, затаилось где-то… Жарким потоком ее заполнило облегчение.

Четверка сбавила прыть и теперь, поводя чуткими нерв-ными ушами, раздувая курящиеся паром бока, трусила вдоль леса рысцой. Из кареты не доносилось ни звука. «Как там Диего?» – сердце снова знобило от мысли, если любимый… Но животный страх приковал ее к козлам, и она не смела даже пошевелиться. Бессознательно она уставилась на неровно обрезанный край бумазейной юбки. Мятая и грязная, та липла к ногам, точно вторая кожа, волглая и холодная. И нечто тревожное и пугающее было в трепыхании этого замызганного обрезка ткани, едва прикрывавшего беззащитные бедра.

Теперь дочку Муньоса поглотили те ощущения и мысли, что поедают человеческий мозг, когда он не спит, ко-гда молчаливая, многоглазая тьма присасывается к каждому дюйму плоти. Девушка вздрогнула, когда поняла, что кони встали.

«Гони!» – бил в набат ее внутренний голос. «Гони!» – но тело отказывалось подчиняться, а воля была не в состоянии заставить его двигаться. Точно в горячечном сне: ни шороха, ни тени, и… панический ужас расплющил ее.

Он смотрел на Терезу красной луной с содранной кожей. Единственный уцелевший глаз прилип к переносью. Глазницы до краев затекли кровью. Из разверстого рта торчали зубы; толстые посиневшие пальцы, болтающиеся в воздухе, почти касались ее лба. Тело подвешенного за ноги головой вниз человека было покрыто живым копошащимся покрывалом из перепончатых крыльев летучих мышей. Скопище мерзких тварей, образующих кожистый кокон, громко пищало, кусалось за место, выгрызая кусочки мяса.

Терезу вывернуло: окровавленное месиво дышало. Там, где был рот, вспух вишневый пузырь и лопнул. Воздух, напоминающий затхлый подвальный сквозняк, насильно входил в ее легкие. И тут она узнала эти синие толстые пальцы! Эти мясистые ладони, тыльную сторону которых расцвечивала татуированная роза.

«Боже!» Нет сомнений, это они, эти руки держали ее, когда она еще не умела ходить, это они награждали ее лаской и болью затрещин, это они!..

– От-е-е-е-е-е-е-ц!!! – завизжала дочь, взрывая могильную тишь гор и лесов, срывая с веток ночных птиц и летучих вампиров. Смерть отца казалась нереальной, так как открылась слишком внезапно и дико, чтобы постичь и осознать ее.