Степан Злобин - Салават Юлаев

Салават замолчал.

Молчал и Хлопуша. Он умел молчать. При желании было легко позабыть о его присутствии. Может быть, именно потому Салават с ним легко сжился. Салават жаловался на свою судьбу, а Хлопуша впитывал жалобы, не перебивая пустым сочувственным словом, не жалуясь сам, не говоря о самом себе, как бы дожидаясь, когда его друг спросит о нем сам. Но, долгое время поглощенный, как большинство юношей, только самим собой, Салават и не думал о друге. Мысль о его судьбе даже не приходила юноше в голову.

По придорожным уметам, в рудничных шахтах, в станицах, где нанимались летом косить траву, в степях, по которым перегоняли купеческие овечьи гурты, - всюду видел теперь Салават тяжелую подневольную жизнь тех, кого раньше считал врагами; научившись понимать русский язык, он всюду слышал их недовольство, ропот и стоны. Он слышал не раз их чаяния, разговоры об ожидании того дня, когда "объявится" государь, избавитель парода от всяческих бед, но ему никогда не могло прийти в голову, что судьбы царя могут как-то коснуться его самого...

- Слышь, Салават, не худы ты задумал, - вскинулся вдруг от костра Хлопуша. - Не я с тобою в башкирцы, а вместе на Волгу пойдем.

- Опять купцов грабить?! - с досадой спросил Салават. - Плохая жизнь, Хлопуша! В беду попадешь, никогда ни жену, ни сына тогда не увидеть... Не хочу... Да что тебе - денег мало? Ай, жадный, Хлопуша!

- Не то! - отмахнулся Хлопуша. И, приблизив лицо к самому уху друга, он пояснил: - Государь объявился на Волге{135}, народ призывает на помощь... Туды нам идти за волю и правду...

Салават не ответил. Ему не хотелось так скоро расстаться с мечтой о родных краях.

- Пойдешь? - торопил с ответом Хлопуша.

- А куда мне теперь без тебя? Ты пойдешь - значит, я пойду, как же!

- Одной веревочкой бог нас с тобой связал. Теперь не распутать! согласился Хлопуша.

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

Необъятные шири ковыльных степей с пролысинами мертвых солончаков лежали по сторонам Яика. Ближе к реке лепились казацкие хутора, окруженные бахчами, где среди золотых подсолнечников, нежась, грелись под знойным солнцем бокастые полосатые арбузы, золотисто-желтые дыни и великаны-тыквы.

Степная дорога под ветром была все время подернута легкой дымкой песчаной пыли, а изредка над нею вставало густое облако, скрывая длинный медлительный караван верблюдов, шествующих с надменной и глупой осанкой, скрипящий конный обоз или одинокого всадника, двигавшихся от хутора к хутору, от умета к умету.

Яик меняет картину степи. Возле его берегов выжженный бурый цвет сменяется зеленью. Ивы склоняются над водой, дубовые рощи окружают заливы. В камышистых заводях крякают утки, порою хрюкнет кабан, блаженствуя в разогретой воде на тенистой отмели.

Рыбачьи челны чернеют кое-где в камышах. По берегу курятся редкие одинокие костры...

Над хуторами меж ив и дубов высятся журавли колодцев, в августовский полдень под зноем на хуторах лениво движутся люди.

На уметы заедет редкий проезжий, и хозяин рад ему уже не ради дохода, а просто от скуки, видючи свежего человека. И вот сидят они, коротая часы, покуда покормятся в тени под навесом и отдохнут кони от проклятых мух и слепней, покуда спадет жара...

Одинокий гость сидел на умете Дениса Кузнецова, по прозванию Еремина Курица{139}, в ожидании, когда хозяин вернется со штофом вина с соседнего хутора. Гость сидел, расстегнув от жары ворот белой рубахи, кинув на лавку шапку. Сидел в глубокой задумчивости, облокотясь на стол и теребя свою преждевременно начинавшую седеть густую темно-русую бороду. Он видел в окно, как молоденькая, стройная и красивая казачка прошла на зады умета с подойником, как воротилась, слышал, как она потопталась в сенях, загремела ведрами, и видел, как снова прошла через двор. Он видел и не видал и двор, и широкие крупы пары своих коней, лениво кормившихся под тенистым навесом, и девушку. Погруженный в свои думы, он не замечал и течения времени...

- Задумался, гостек?! Я девку хотел спосылать за вином, ан, еремина курица, опять она ускочила куда-то! - входя в избу и ставя на стол глиняный штоф, произнес хозяин, небольшого роста, коренастый светловолосый казак с широкою бородой.

- Напрасно коришь девицу. Вот только что проходила с подойником по двору и снова с ведром пошла. Все хлопочет, - ответил гость. - Красавица дочка-то! - похвалил он, желая сказать приятное слово хозяину.

- Да, удалась и лицом, и всей выходкой, и по хозяйству в мать... - с радостной гордостью подхватил хозяин. - Каков ни случись жених, а всю жизнь на нее не нарадуется. Кабы по старому казацкому житью, то моей бы Насте только песни петь да рядиться, а тут на ней, еремина курица, заботы да хозяйство. Умет на большой дороге. В иную пору гостей человек по десять, а то и больше случится.