Степан Злобин - Салават Юлаев

Михельсон подумал и о том, чтобы оставить запасную часть, а его помощник разделил эту часть надвое, и вот в тыл обоих рассеянных и усталых отрядов ударила свежая михельсоновская кавалерия.

Башкиры побежали назад через гору. Страшен и тяжел был обратный подъем на гору. Хитрый враг отстал, как бы отказавшись от преследования, но когда беглецы поднялись на середину горы, в тыл им ударила картечь, а за визгом картечи грянуло "ура", и с новыми силами ринулись преследователи на бегущих.

Белобородов опоздал на помощь...

Мимо Сюмского завода, путь к которому перерезали гусары Михельсона, ринулись убегавшие повстанцы. Многие погибли, переправляясь через глубокий Сюм к Шалыванской шишке.

Только ночь отдыхал Михельсон в заводе. Большинство заводчан ушло с Салаватом. Но Михельсон все-таки торжествовал: те, кто остался, пришли к нему с повинной и объявили, что они обманом были увлечены в бунт.

Салават бежал в деревню Юран.

В этих схватках с неугомонным, стремительным Михельсоном кипела, как в котле, вся округа горных заводов. Юлай, боясь остаться отрезанным ото всех, тоже соединился с главными силами башкир и волей-неволей попал под начало к сыну.

В один из коротких часов отдыха между боевыми схватками Салават остался наедине с Юлаем.

- Ты слыхал, что вышло на Сюмском заводе? - спросил Салават.

- Про Абдрахмана? Слыхал ведь, конечно... Погорячился ты, сын. Абдрахман ведь малайка, что понимал?

- Его Бухаир направил, - сказал Салават.

- Ай-бай-бай! Может, врака какая! Мало ли что наболтают люди! - качнул головою Юлай.

- Сам Абдрахман признался. Не Абдрахман виноват, - Бухаирка и ты, отец, - вот виновники. Оба остались живы...

- А я-то тут, значит, при чем? Ведь я-то, сказать, Абдрахманку не видел уж знаешь сколько!

- Ты отпустил Бухаира, атай! - жестко заговорил Салават. - Ты наделал измену. Бухаирка сеет раздоры между башкир и русских. Русские были с нами. Всюду в заводах и в крепостях принимали башкир подобру. Бухаирка поднимет против нас русских. Вчера Михельсон собрал на заводах сто русских людей против нас. Он говорит, что за помощь против башкир царица простит им участие в мятеже.

В этом столкновении с сыном не помогли ни осторожность, ни хитрость, ни внешнее простодушие Юлая, которым всю жизнь оборонялся он.

Салават знал отца лучше других и все время ловил его на хитростях и увертках. И Юлай согласился от имени верных государю башкирских старшин составить письмо к башкирам и русским.

Салават сам сочинял это письмо к народам. Он сочинял его вдохновенно, как песню: "У нас в сердцах нет злобы против русских. У нас один государь и одни враги. И тот наш враг, кто между нами сеет раздоры, кто русских поднимает на башкир, а башкир на русских. С одним царем во главе, под одними знаменами нам вместе идти против общих злодеев: русских и башкирских воров, кто друг на друга народы хочет поднять, хватайте их и расправу над ними чините!.."

Юлаю Салават оставил первое место для подписи, сам подписал следом, за ними - Кинзя, Акжягет и Айтуган. И десятки всадников повезли это воззвание по горным дорогам и тропам к кочевьям башкир, к русским селам и деревням.

Ровно через сутки на рассвете ударил Михельсон на объединенный отряд. Не успевшие еще отдохнуть и оправиться, не ожидавшие так скоро нового нападения, пугачевцы сразу дрогнули. Видя это, с тем большей стремительностью ринул на них Михельсон губительные потоки картечи. Когда же Салават приказал повернуть пушки и под огнем сам подскакал отдать приказ снять их с передков, михельсоновская конница, как буря, налетела на него.

Очутившись среди гусар, только саблей отмахивался от них Салават, и не сам бежал, а взбесившийся конь, раненный пулей в круп, вынес его из битвы.

Башкиры бежали.

Рассеялся и отряд Белобородова. Пушки остались в руках Михельсона.

На другой день Михельсон, не давая отдыха бежавшим, снова напал на них, перейдя вброд глубокие воды коварной Юрузень-Идель; Салават и Белобородов снова отступили. Теперь они шли к Саткинскому заводу. Отдельные отбившиеся толпы повстанцев нагоняли их, выезжая из лесов и гор, и вдруг до беглецов долетел слух, что "сам государь", усилив войска в Магнитной крепости казаками, идет к ним в башкирские земли.

ГЛАВА ДЕВЯТАЯ

Российская дворянская империя очнулась от первоначальных иллюзий в отношении Пугачева: в Петербурге поняли, что Пугачев не разбойник, а вождь восставших народов, что разрозненными отрядами гарнизонных инвалидов не одолеть его сил, питавшихся повседневно из щедрого источника всенародного гнева и ненависти к тиранам-помещикам, к хищной чиновничьей своре и заводским живодерам.