Артюр Арну: История инквизиции

Этого было достаточно, слово предоставлялось обвиняемому.

Не брезгали показаниями ни самого доносчика, ни слуги против своего хозяина, ни жены против мужа, ни мужа против жены, ни сына против отца, ни родителей против своих детей.

Обвиняемый имел право отвести свидетеля лишь по причине самой сильной вражды; но т. к. обвиняемый никогда не знал имени своих доносчиков, то это право отвода было совершено призрачным.

Его спрашивали, есть ли у него враги. Он называл их наугад и почти всегда ошибался.

Если наконец обвиняемый признавался в ереси, то его спрашивали, согласен ли он отказаться от ереси, в которой признает себя виновным. Если он соглашался, то его снова присоединяли к церкви и подвергали лишь церковному наказанию, или какой-нибудь иной легкой каре; в обратном случае он объявлялся закоренелым еретиком и выдавался гражданскому суду с препровождением копии его дела.

Если обвиняемый отрицал улики и старался оправдаться, ему вручали копию дела; но бумага эта была неточная: в ней были исключены имена доносчиков и свидетелей, а также те обстоятельства, которые могли навести на их след.

Обвиняемому было разрешено подавать кассацию папе относительно действия трибунала и мер, принятых инквизицией. Папа либо соглашался, либо отвергал кассацию, руководствуясь при этом всеми правилами закона. Но кассация эта не приводила ни к чему, ибо инквизиторы имели привычку приезжать в Рим, чтобы там доказывать правоту своих действий, и почти всегда умели выигрывать дело.

В инквизиционном суде не существовало какой-нибудь определенной процедуры, и судьи не назначали срока для установления доказательств возведенного обвинения.

После показания и защиты обвиняемого, приступали к судоговорению немедленно и без всяких других формальностей, причем преступность определялась инквизитором и местным епископом или их представителями. Если осужденный отрицал возводимое на него обвинение, его подвергали пытке, дабы вынудить от него сознание в совершенном преступлении. Но если считали, что нет оснований прибегать к пытке, то судьи выносили окончательный приговор по данным процесса.

Так как инквизиторы хотели соразмерить степень виновности с тяжестью подозрений, то последние были подразделены на три категории, которые были обозначены словами: легкое, серьезное и тяжелое. Соответственно с этим суд определял, что обвиняемый провинился в предосудительных поступках против религии и подал повод к обвинению его (в той или иной степени) в еретичестве или подозрению его в этом преступлении.

Обвиняемый, объявленный подозрительным, хотя бы в самой легкой степени, допрашивался, согласен ли он отречься от ересей, в частности от той, в которой он обвинялся; если он отвечал утвердительно, то его освобождали от анафемы и присоединяли к церкви, приговорив лишь к покаянию; если он отказывался отречься от ереси, то его отлучали; а если в течение года он не испрашивал отпущения грехов и не отрекался, то считался закоренелым еретиком, и с ним поступали соответственно степени его преступности.

Установив, что обвиняемый был лишь формальным еретиком, согласным от всего отречься и нисколько не стремившимся снова впасть в ересь, трибунал снова присоединял его к церкви, приговорив лишь к легким наказаниям и покаянию.

Закоренелым еретиком считался тот, который был уже однажды осужден, как формальный еретик или как находящийся под тяжким подозрением. Не будучи даже в этом положении, но раз отказавшись отречься, он передавался гражданскому суду и не только тогда, когда он добровольно сознавался в формальной ереси или когда это преступление, несмотря на все его протесты, было ему вменено в вину на основании положительных данных, но и тогда, когда его только коснулось подозрение третьей категории (тяжелое).

Если обвиняемый раскаивался и ходатайствовал о присоединении к церкви, но оказывался рецидивистом, его не предавали гражданскому суду, а предавали смертной казни. Инквизиция никогда не прощала дважды; тогда инквизитор, вынося приговор обвиняемому, поручал нескольким священникам, пользующимся особым доверием, подготовить его к ожидавшей его участи и убедить, исходатайствовать себе перед инквизицией разрешение исповедоваться и причаститься. Затем происходило на городской площади ауто-да-фе, объявленное повсеместно. На эшафоте прочитывался приговор, согласно которому осужденный предавался в руки гражданской власти. Последние распоряжения заключались в просьбе к судьям о гуманном с ним обращении. Он выдавался им, будучи предварительно лишен епископом сана, если он был священником. Когда обвиняемый был нераскаявшимся еретиком, но не рецидивистом, он приговаривался к передаче гражданскому суду, т. е. к смерти, но его вели к казни лишь после долгих увещеваний и стараний обратить и вернуть в лоно католической церкви. Допускалось и как бы даже поощрялось, чтобы его родственники, друзья, соотечественники, духовные лица и все более или менее известные люди навещали его в тюрьме, с целью образумить его. Даже сам епископ и инквизитор навещали заключенного и убеждали его вернуться в лоно церкви. Несмотря на упорно проявляемое им одно лишь желание — быть поскорее сожженным (что часто случалось, потому что люди эти считали себя мучениками и потому выказывали большую стойкость), инквизитор никогда на это не соглашался; он, наоборот, удваивал свою доброту и мягкосердечие, удалял всех, могущих внушить ему страх, и старался убедить его, что, покаявшись, он избежит смерти, лишь бы он не сделался рецидивистом.