Олег Гончаренко - Изгнанная армия. Полвека военной эмиграции. 1920–1970 гг.

Чуть дольше в Болгарии просуществовала основанная еще в Галлиполи гимназия. Ее посещало 150 гимназистов, главным образом дети военной эмиграции и сироты, потерявшие родителей в ходе войны и вынужденного пребывания армии за границей. Для детей-сирот, проживавших в Варне, на средства командования содержался интернат на 60 человек.

На сербской территории существовало несколько кадетских корпусов – Крымский, продержавшийся до 1929 года, Донской, работавший до 1932 года, и 1-й Русский кадетский корпус, последний выпуск кадетов которого пришелся на 1945 год. Производство в офицеры для юнкеров военных училищ, не гарантировало трудоустройства, и многие из выпускников еще подолгу оставались в Болгарии, кормясь непостоянными заработками, на самых тяжелых работах. Многих удерживало и наличие собственных казарм, где после изнурительного трудового дня недавние «батраки» вновь чувствовали себя офицерами. Сочетание этих двух образов, мало сопоставимых в нормальной жизни друг с другом, было нестерпимо для большинства из них, и постепенно некоторые офицеры стали задумываться о выходе из этого тупика и устройстве жизни на более прочных основаниях. Конечно, возможность устройства жизни на лучших условиях и надежда на получение высшего образования заставляла многих молодых обер-офицеров ехать в Чехословакию – единственную европейскую страну, кроме Бельгии, где людям с «нансеновскими» паспортами возможно было поступить в старинный Карлов университет и получать стипендию.

С начала 1923 года отъезд молодых офицеров – вчерашних юнкеров – из Болгарии приобрел постоянный характер. Пики и спады волн отъезжающих офицеров и солдат, казаков и чиновников военного и гражданских ведомств, связавших свои судьбы с армией, были обусловлены в основном финансовыми возможностями того или иного человека купить себе билет на поезд и оплатить консульский сбор за визу. В письмах уехавших, адресованных тем, кто еще оставался на болгарской и сербской земле, расписывались преимущества студенческой жизни в Центральной Европе, и тех, кто колебался, звали следовать примеру преуспевших. А в конце 1925 года началась оживленная переписка уехавших с теми, кто продолжал работать в Болгарии, заставив часть молодежи покинуть страну и отправиться испытывать судьбу в других странах – Чехословакии и Бельгии.

Подобное происходило и с чинами командного состава, когда устройством собственных судеб всерьез озаботились седые полковники и генералы, каждый на свой вкус и возможности.

Можно сказать, что более других по части приятных путешествий «повезло» генералу Скоблину. Вкусив прелестей западноевропейской жизни и точимый жалобами жены на скуку, в мае 1924 года Николай Владимирович подал рапорт по команде о необходимости отъезда из Болгарии «на лечение» за границу. С разрешения командира корпуса, генерала Витковского, Скоблин расстался с корниловцами на неопределенный срок. Вместе с повеселевшей женой выехал во Францию, где ее ожидал шумный успех после совместного выступления с известным в эмиграции квартетом Кедровых в парижском зале Гаво. Снова началась богемная жизнь этой пары, замелькали в их жизни имена знаменитостей, престижные сцены и утонченные рестораны. Жизнь четы снова потекла чередой веселых, ярких дней… На сопровождавшего супругу генерала невольно ложился легкий отблеск ее славы. Встречи с литературной и музыкальной элитой зарубежной России, и даже с лицами Императорского дома, и не снились прапорщику Скоблину в его прежней жизни, которая могла многократно оборваться на полях Великой и Гражданской войн. И вот в Париже, блиставшем даже после экономического спада, он оказался рядом с теми, о ком и не мечтал. «Когда в артистическую <���комнату> вошла великая княгиня Ксения Александровна, сестра императора Николая II, Плевицкая, соблюдая придворный этикет, умело и тактично представила ей своего нового мужа» [95].

После парижских гастролей путь Скоблиных лежал в Америку, где в Нью-Йорке Плевицкая согласилась петь на благотворительном концерте, устроенном в помощь советским беспризорникам. В Америке многие эмигранты удивились, прочитав анонс в сочувствующей большевикам газете «Русский голос», приглашавший всех сочувствующих беспризорникам Советской России посетить концерт «рабоче-крестьянской певицы». В ответ на изумленные реплики представителей русской эмиграции Надежда Плевицкая сообщила во всеуслышание, что она артистка и поет для всех, оставаясь при этом вне политики. Отчасти это было правдой, но главным мотивом мнимого безразличия к политическим вопросам были, конечно же, те гонорары, которые певица получала за свои выступления. Впрочем, и для многих непредвзято относящихся к Плевицкой современников показалось странным, что жена белого генерала, состоящего на действительной службе в 1-м армейском корпусе, испытывающего в эмиграции неимоверные тяготы в Болгарии, выступает в Америке перед «красной аудиторией».