Виктор Кобылин - Император Николай II и заговор генералов

Об этом пишет и сам Воейков: «Еще до прибытия Императрицы Марии Федоровны, генерал-адъютант Алексеев сказал мне, что ему нужно со мной переговорить по очень важному делу, касающемуся меня и графа Фредерикса, и спросил, не могу ли я сегодня к нему зайти в штаб в 4 часа?

В 4 часа я отправился к ген. Алексееву. В передней дворца скороход Климов с усмешкой сказал мне, что генерал находится в городе, на базарной площади, где, под его председательством, происходит первый солдатский митинг. Вскоре он вернулся. Я вошел. Вид у генерал-адъютанта, после непосредственного контакта с освобожденными солдатами, был менее самоуверенный, чем утром. Из нашего довольно длинного разговора особенно врезались мне в память сказанные им слова: “Вы понимаете, что в такое революционное время, которое мы переживаем, народу нужны жертвы. Переговоривши с Родзянко и Гучковым, мы пришли к выводу, что граф и вы должны быть этими жертвами”. После этих слов мне стало ясно, что граф и я должны быть теми козлами отпущения, на которых в настоящую минуту профессиональным демагогам нужно было натравить революционный поток. На мой вопрос, каким образом оформить это жертвоприношение, он ответил, что нам с графом необходимо как можно скорее уехать от Государя куда угодно, только не в Петроград и при этом не вместе, а в разных направлениях… Я сказал, что сам этого не сделаю, а если Государю будет угодно, исполню Его повеление. Выйдя от ген. Алексеева, я поставил в известность обо всем от него слышанном Государя и графа Фредерикса. Мое сообщение, видимо, поразило Его Величество. Через полчаса после моего ухода от Алексеева последний явился во Дворец с докладом… По уходе ген. Алексеева, камердинер доложил мне: “Его Величество вас просит”. Когда я пришел, Государь мне сказал, что Ему очень больно и тяжело принять такое решение; но, принимая во внимание доклад Алексеева, Он находит желательным, чтобы граф и я уехали, так как наше присутствие на Ставке почему-то всех раздражает. В воскресенье, 5-го марта, в 6 ч. вечера, я последний раз в жизни видел своего Государя» (Воейков).

В Петрограде происходит другое, но такое же гнусное «действо». Это «отказ» Вел. кн. Михаила Александровича от предложенного ему Престола. Между прочим, телеграмму Государя к брату Временное правительство не доставило. Шульгин, участник этого «действа», описывает еще одно «добровольное» отречение.

«Посредине, в большом кресле, сидел офицер, моложавый, с длинным худым лицом. Это был Вел. кн. Михаил Александрович. Вправо и влево от него на диванах и креслах – полукругом, как два крыла, были все, кто должны были быть его окружением: вправо – Родзянко, Милюков и другие, влево – кн. Львов, Керенский, Некрасов и др. Эти другие были: Ефремов, Ржевский, Бубликов, Шидловский, Терещенко, Гучков и я сидели напротив. (Почти сплошь все масоны. – В. К.)» («Дни»).

Два министра уговаривали Великого князя принять корону: Милюков и Гучков. Так сказать Его Величество, милостью масонскою… Никитин, который заведовал тогда контрразведкой, пишет: «Напротив, Родзянко, кн. Львов и все остальные стремились добиться его отказа от престола, указывали, что в противном случае все офицеры и члены Дома Романовых будут немедленно вырезаны в Петрограде» (Никитин «Роковые годы»).

Шульгин же главную роль отводит Керенскому: «Ваше Высочество… Мои убеждения – республиканские. Я против Монархии. П.Н. Милюков ошибается. Приняв Престол, Вы не спасете России! Наоборот… Сейчас резкое недовольство направлено именно против Монархии. Умоляю Вас во имя России принести эту жертву! Во всяком случае я не ручаюсь за жизнь Вашего Высочества!»

Вел. кн. встал. Все поднялись. «Я хочу подумать полчаса».. Вел. кн. вышел в соседнюю комнату… Вел. кн. вошел. Это было около двенадцати часов дня… Мы поняли, что настала минута. Он сказал: “При этих условиях не могу принять Престола, потому что”…

Он не договорил, потому что… заплакал.

Скоро вызвали Набокова и Нольде (оба масоны). Они, собственно, и обработали более или менее записку Некрасова. Вел. князь так и понимал. Он сказал мне:

«Мне очень тяжело… Меня мучает, что я не мог посоветоваться со своими. Ведь Брат отрекся за себя… Я, я, выходит так, что отрекаюсь за всех»… («Дни»).

Так была ликвидирована Монархия в России.

Все, конечно, лгали Государю, когда говорили о Регенте, об отречении в пользу Сына и т. д. В душе все понимали, что они «предатели не только Государя, но и Монархии», а все разговоры Милюкова и Гучкова, это только пустые фразы. Заговор желал другого, заговору нужно было уничтожить Монархию. И конечно, никто не осмелился протестовать. Все было, как писал Шульгин, «легализовано», все была ложью, клеветой.