Виктор Кобылин - Император Николай II и заговор генералов

В час решения Государя совершалось таинство, а не политика, и напрасно летописцы упрощают момент отречения в эпизод.

Таинственность происходящего подтверждается тысячелетней историей страны, связью Царей с Православием и народом и актом помазанничества Богом, в которого еще по сегодня верит часть человечества. Перед этим прошлым и будущим Государь стоял один. Ни на одного Монарха еще никогда не ложилось бремя подобного решения, т. к. нет более великой и важной страны, как Россия…

В сопоставлении трех сил. Власти, общества и народа выступает яркая картина: велик, ясен и белоснежно чист облик носителя Власти.

Низменно, преступно и мрачно Общество» (Н.А. Павлов «Его Величество Государь Николай II»).

А архимандрит Константин писал об уходе Царя: «Теперь, с отказом от Царя, Россия отрекалась и от своей души… Забыв о Царе, Россия забыла о войне, забыла о Родине, забыла и о Боге». Россия «вообще перестала существовать, как некая соборная личность. Осталась рассыпанная храмина, в которой не могло ничего сплотиться достаточно стойкого ни для защиты Царя, ни для защиты Бога, ни для защиты Родины» (Архим. Константин «Памяти последнего Царя»).

Гучков и Шульгин в Ставке. Манифест Государя. Отречение в пользу Михаила Александровича

В этой главе я хочу коснуться того эпизода, уже после отречения, который Мельгунов в своих «Мартовских днях 17 г.» называет «Свитской интригой».

Я назову этот эпизод – последней попыткой (увы! бесплодной) преданных Государю людей помешать переслать телеграмму с текстом отречения Государя в Петроград и тем не допустить отречения.

После заявления об отречении Государь вышел из салона и вернулся в 3 ч. и передал две телеграммы: одну в Петроград, на имя председателя Государственной Думы, а другую Алексееву в Ставку. Текст первой гласил: «Нет той жертвы, которую Я бы не принес бы во имя действительного блага и для спасения родимой матушки России. Посему я готов отречься от Престола в пользу Моего Сына с тем, чтобы Он оставался при Мне до совершеннолетия, при регенстве брата Моего Михаила Александровича».

Вторая телеграмма была следующего содержания: «Во имя блага, спокойствия и спасения горячо любимой России Я готов отречься от Престола в пользу Моего Сына. Прошу всех служить Ему верно и нелицемерно».

Телеграмма в Ставку с текстом отречения была следствием ультиматумаАлексеева, который, препровождая телеграммы главнокомандующих в Псков, закончил своим заключением, в котором были фразы «…умоляю безотлагательно принять решение», «…соизволите принять решение» и наконец – «Ожидаю повелений». Вильчковский пишет, что последняя фраза телеграммы Алексеева, «ожидаю повелений», вызвала в Государе чувство горечи, которого Он, несмотря на всю Свою выдержку, не мог скрыть». Государь понял, что это ультиматум Его вероломного начальника штаба.

После получения известия из Петрограда, что в Псков выезжают Гучков и Шульгин, Государь телеграмму Алексееву взял обратно, а телеграмму для Родзянко приказал Рузскому задержать у себя до прибытия депутатов. После этого Рузский удалился.

Теперь предоставим место тому, что пишет Воейков: «Меня, как громом, поразило это известие, так как из разговора с Государем я совершенно не мог вывести заключения, что подобное решение уже созрело в помыслах Его Величества. Я побежал в вагон Государя, без доклада вошел в Его отделение и спросил: “Неужели верно то, что говорит граф (Фредерикс. – В. К.) – что Ваше Величество подписали отречение? И где оно?” На это Государь ответил мне, передавая лежавшую у Него на столе пачку телеграмм: “Что Мне оставалось делать, когда все Мне изменили? Первый Николаша… Читайте”. (Я понял, что Государь был очень взволнован, раз Он в разговоре со мной так назвал Великого князя Николая Николаевича.) На мой вторичный вопрос: “Где же отречение?” Государь сказал, что отдал его Рузскому для отправки Алексееву, на что я доложил Государю, что, на мой взгляд, никакое окончательное решение принято быть не может, пока Он не выслушает находившихся в пути Гучкова и Шульгина. Государь согласился потребовать Свое отречение обратно от Рузского. Он мне сказал: “Идите к Рузскому и возьмите у него обратно отречение”. Я ответил, что лучше было бы это поручение возложить на генерала Нарышкина (начальник Походной Канцелярии. – В. К.), так как мои переговоры с Рузским приведут только к новому совершенно ненужному столкновению. Тогда Государь сказал: “Я вам потом дам прочесть телеграммы, а сейчас вы Мне позовите Нарышкина”. Я пошел за Нарышкиным, которому Государь отдал приказание сходить к Рузскому за подписанным отречением. Рузский жил на вокзале в своем поезде. Генерал Нарышкин через несколько минут вернулся и доложил Государю, что генерал-адъютант Рузский отказался вернуть ему отречение».