Дмитрий Володихин - Митрополит Филипп и Иван Грозный

Допустим, Иван Васильевич в ту пору испытывал сильнейшее раздражение против московского духовенства. Оно противилось царской затее с опричниной. Во всяком случае, какая-то его часть. Ну а те, кто оставался покорен государю, как видно, не вызывали у него уважения.

Сердясь на непокорство Афанасия, не любя, может быть, каких-то столичных монастырских настоятелей, невысоко оценивая угодливое служение других духовных особ, Иван Васильевич продолжал испытывать благоговение перед Церковью в целом. Он еще не ударился в кровавое неистовство, он еще не учинил чудовищный Слободской орден, он еще не губил архиереев и архимандритов. Нет оснований думать, что в день основания опричнины всё доброе в душе государя куда-то исчезло и на место его пришло одно только черное беснование. Страсти, раздиравшие государя, не все еще выпростались из его сжатого кулака, худшие пока не получили свободы.

Всякое нравственное падение имеет долгую биографию, и пусть даже цветут его цветы, плодов еще долго может быть не видно…

Натура Ивана IV сохраняла изрядный запас благочестия. И оно не позволяло сделать митрополитом пустейшего льстеца. Полезный пес – все-таки пес, не сажать же его за стол! А ум Ивана Васильевича, который, кажется, не отрицают даже самые непримиримые критики царя, говорил ему, что во главе Церкви должна стоять значительная фигура. Унижение Церкви – унижение всей державы, на такое царь пока еще не шел. Но смирный холоп в митрополичьем кресле и есть великое унижение Церкви. Следовательно, требовался достойный человек праведной жизни, способный, к тому же, справиться с огромным «хозяйством» и вместе с тем никак не связанный с московскими оппозиционерами.

Филипп казался подходящей кандидатурой. По всем признакам.

Но скорее всего, возвышение Филиппа связано с родственной протекцией.

Ничего странного и удивительного в этом нет. Напротив, такова была норма жизни. Вся структура власти в Московском царстве пронизывалась родственными связями. Удачный брак стоил выигранного сражения, а продвижение одного человека открывало новые перспективы всему семейству. Карьеру делали не в одиночку, двигались наверх всем родом, поддерживая друг друга. Но… недаром так похоже звучат два слова: глагол «опалить» и существительное «опала». Тот, кто взлетел высоко, но упал, опалив крылья в огне государева гнева, тоже тащил родню за собой в пропасть. Родственные узы порой возвышали человека – против всех правил и обычаев – из полного ничтожества до верхних этажей придворной или военной иерархии.

Так что порадеть своему человечку в эпоху Московского государства было родовой доблестью, воплощением чести и здравого смысла. Подобное действие не несло в себе ни малейшего повода для общественной укоризны, как его воспринимают в наши дни.

В 60-х годах из огромного и весьма разветвленного рода Колычевых у государя Ивана Васильевича «в приближении» ходили двое. Прежде всего, боярин Федор Иванович Колычев-Умной, человек зрелых лет, опытный воевода и крупный дипломат. Во второй половине 60-х годов он был послом в Польше, выполняя, таким образом, важнейшую работу: от его успеха зависела судьба Ливонской войны. С боярским чином Федор Иванович перешел и в опричнину. Но «доброхотом» Филиппа мог быть не он, а его младший брат Василий Иванович. Он добился положения видного военачальника, получил думный чин окольничего. Главное же состоит в том, что Василий Иванович Колычев-Умной рано вошел в опричнину. Когда именно – неизвестно. Возможно, при ее основании. Его дальнейшая карьера показывает: все опричные годы царь ему доверял, да и после отмены опричнины не лишил своих милостей.

Итак, Колычевы-Умные стояли достаточно близко к государю, чтобы подойти к нему с рекомендациями, когда митрополичья кафедра оказалась вакантной. Более того, их, как видно, подталкивал родственный долг. К Филиппу братьям Федору и Василию полагалось относиться с почтением. У них был общий дед, Иван Андреевич Колычев, по прозвищу Лобан. Бог послал ему обильное потомство, пятерых сыновей. Так вот, Филипп родился у старшего из них, Степана, а Федор с Василием происходили от младшего, Ивана Умного. Поэтому для них Филипп – старший в роду, человек, о котором стыдно не заботиться.

Они, вероятно, и позаботились. За дальностью Соловков у братьев Колычевых-Умных не оставалось времени, чтобы отправить к Филиппу гонца с вопросом: «Дорогой родич, а сам-то ты желаешь ли оказаться в митрополичьем кресле?» Ситуация складывалась «горячая». Кто первый сообразит, как ею воспользоваться, тот и окажется в выигрыше. Следовало торопиться, пока у Афанасия не появился иной преемник. Вот братья и расстарались…