Гаральд Граф - Императорский Балтийский флот между двумя войнами. 1906–1914 гг.

Перед Пасхой наша компания приняла приглашение у знакомых на разговены и наметила, как будет проводить первый день праздника. По нашим расчетам выходило так удачно, что ни один из нас не должен был служить ни в субботу, ни в воскресенье. Чрезвычайно довольные, мы уже предвкушали пасхальные удовольствия. Как вдруг в пятницу, в мое отсутствие, из экипажа пришел посыльный и принес повестку, что я назначен на дежурство на воскресенье. Все планы сразу рушились. Меня это страшно разозлило, так как тут была явная несправедливость. В первый момент я хотел бежать в экипаж и там вывести Плотникова «на чистую воду». Но, успокоившись, мы решили, что это сопряжено с риском, так как назначение утверждено командиром экипажа и адъютант не может его изменить без его ведома. Когда же он будет докладывать (и как будет докладывать) командиру, то тот, наверное, не согласится отменить приказ. Нам казалось более надежным не принимать повестки, когда же ее принесут вторично, сказать, что я домой так и не возвращался. Таким образом, вместо меня придется назначить другого. Так и порешили.

В субботу с утра мы поехали в город и пробыли там до воскресенья вечера. Нашу программу, конечно, выполнили полностью. Но, вернувшись домой, я нашел вызов к командиру экипажа «для объяснения по делам службы». Конечно, было ясно, какого рода будет «объяснение» и чем оно может кончиться.

Действительно, когда утром я предстал перед капитаном 1-го ранга Коссовичем, он встретил меня «в штыки» и, сделав длиннейший выговор, объявил, что арестовывает при экипаже на трое суток. Мои доказательства, что меня назначили на дежурство вне очереди, его не убедили. Пришлось начать сидение в дежурной комнате, и, чтобы было не слишком скучно, я подменял других на дежурстве.

Зато Плотникову наговорил много горьких истин. Он оправдывался, что мое назначение исходило не от него, а от самого экипажного командира, который якобы находил, что холостому офицеру ничего не значит подежурить, хотя бы и в такой праздник, и тем дать возможность женатому провести этот день с семьей. Может быть, это имело основание, но тогда оно должно было быть сделано в порядке взаимного соглашения, а не насилия. Во всяком случае, у нас с Плотниковым установились прохладные отношения.

Как я упоминал выше, в порту никаких кораблей не было, если не считать нескольких старых 100-тонных миноносцев типа «Пернов». На некоторых из них были назначены командиры и не полный комплект команды. Никакого боевого значения они уже давно не имели, и неизвестно, отчего их еще числили в списках флота. Весной в кампанию вступило два таких миноносца, чтобы порт имел возможность хоть кого-либо выслать в море в случае нужды.

Когда один из них вышел в море, для пробного пробега, то с ним произошла авария. Командиром его был лейтенант Анцов [59](офицер, совершенно не пригодный к морской службе). Выйдя из аванпорта на пробу машин, он попал в довольно свежую погоду. Его сильно качало, и, к ужасу командира, буквально вся машинная команда (правда, ее было всего четыре человека) укачалась. Пары стали падать, миноносец потерял возможность управляться, и командир растерялся. В довершение всех бед незакрепленная бухта троса, лежавшая на корме, от качки стала разматываться, и ее конец оказался за бортом, так что, когда удалось поднять пары и дать малый ход, трос намотался на винты и миноносец не мог двигаться. Его медленно несло лагом к берегу. Хорошо еще, что берег был пологий и песчаный, иначе его бы разбило. На миноносце, конечно, радиотелеграфа не было, и поэтому прошло несколько часов, пока командиру порта дали знать о несчастье. Он немедленно выслал на помощь буксиры, которые благополучно его сняли с мели и привели в порт. Командира лейтенанта Анцова отдали под суд и отрешили от командования за «нераспорядительность».

В апреле Витгефт уехал в длительный отпуск для лечения ран, полученных в Артуре. Бартенев был переведен в Гвардейский экипаж. Он получил небольшое наследство после смерти бабушки и решил перейти в Гвардейский экипаж, чтобы хорошо пожить в Петербурге. Он был очень милый человек, но, пока что, чрезвычайно легкомысленный. В Петербурге он быстро растратил деньги, запутался в долгах и покончил свою молодую жизнь выстрелом из револьвера. Мы с Коссаковским остались одни и страшно тяготились жизнью на берегу.

В мае стали попарно приходить из Франции вновь построенные там миноносцы (водоизмещением в 350 т; всего восемь [60]). «Французов», как у нас их называли, приводили заводские капитаны-сдатчики и с французской командой. В ожидании назначения на них командиров и команд они ставились в порту. В дальнейшем новым миноносцам предстояло идти в Петербург, к Балтийскому заводу, где на них должны были быть устроены кормовые платформы для второго орудия. При постройке второе орудие отчего-то не было предусмотрено. По-видимому, оттого, что они строились по старым чертежам, и только впоследствии начальство спохватилось, что опыт войны доказал необходимость иметь для миноносцев и кормовой огонь.