Винсент Питтс - Коррупция при дворе Короля-Солнце. Взлет и падение Никола Фуке

Парализованные нерешительностью, близкие Фуке так ничего и не предприняли. Прибывшие чиновники опечатали и описали все бумаги суперинтенданта в Сен-Манде, Во-ле-Виконт, Фонтенбло и парижской резиденции. Другие агенты изъяли бумаги Пелиссона, Бриенна и Гурвиля. Все эти меры были приняты с санкции канцлера Сегюра после того, как через два дня после ареста Фуке в Фонтенбло прибыл королевский курьер [369].

Гром грянул над родными и близкими Фуке. Ошеломленной мадам Фуке, покинутой в ратуше, было приказано уехать и поселиться в Лиможе. Гурвиль, пользуясь своими многочисленными связями, помог ей организовать переезд и позже добился у короля разрешения одолжить ей какие-то деньги на жизнь. Франсуа, архиепископу Нарбоннскому, приказали переселиться в Алансон; Луи, епископу Агдскому, – вернуться в свою захолустную епархию. Самый младший, Жиль, лишился придворной должности старшего конюшего ( premier écuyer of the Royal Stables, Grand Écurie ). Базиля сослали в Гиень [370].

Благодаря вмешательству Анны Австрийской мать Фуке, старая Мари де Мопё, смогла остаться в Париже и опекать двух малолетних детей Фуке [371]. Мадам дю Плесси-Бельер сослали в Монбризон, ее бумаги изъяли. Ее зятя маркиза де Крюи, недавно произведенного в генералы парусного флота ( galéres ), разжаловали [372]. Гурвиль, «одолжив» казне по «предложению» Кольбера 500 000 ливров, ускользнул и в дальнейшем тихо жил недалеко от Ангулема у герцога де Ларошфуко [373]. Остальные люди Фуке тоже рассеялись, опасаясь ареста.

После того как д’Артаньян подтвердил, что Фуке взят под стражу, ликующий Людовик, уже успевший написать матери, лично объявил придворным об аресте. Он сообщил, что намеренно нанес Фуке удар в тот момент, когда суперинтендант возомнил себя на вершине карьеры, в его родной провинции, где он пользуется такой популярностью. Далее король объявил, что отменяет должность, которую занимал Фуке, и намерен сам управлять своими финансами. Повторяя сказанное после смерти Мазарини, он добавил: «Мне пора самому заняться своими делами» [374].

Теперь, когда суперинтенданта схватили, предстояло решить, как быть дальше. Сначала Людовик XIV распорядился, чтобы расследованием занималась небольшая группа судей – рекетмейстеров – под председательством канцлера Пьера Сегье [375]. Тогда процесс прошел бы быстро, как это часто бывало прежде, и в полном соответствии с рекомендацией умирающего Мазарини: не вникать глубоко в то, что происходило при нем с государственными финансами. Такое расследование, предупреждал Мазарини, не в государственных интересах и способно оттолкнуть многие влиятельные семьи как внутри королевства, так и за его пределами [376]. Однако Кольбер предпочитал, чтобы обвинения в адрес Фуке прозвучали как можно более публично. Он собирался воспользоваться оглаской «злоупотреблений», которым была подвержена финансовая система прошлых лет, как поводом для ее реформирования. Пакет его предложений Мазарини от 1659 года вновь всплыл на свет и убедил молодого короля, что за публичным и показательным арестом должен следовать такой же публичный и показательный процесс. Иначе говоря, суперинтендант и его сообщники по должностным преступлениям должны предстать перед специальным судом, Chambre de justice – Палатой правосудия [377].

Прецеденты были, и немало. Специальные суды для расследования коррупции в финансовой системе и государственных преступлений финансового характера восходят еще к временам Франциска I [378].

Такие суды одновременно решали несколько важных для короля задач. Они успешно переориентировали гнев и возмущение общества, вызванное налоговой системой, с короля на финансистов. Коммерсанты же представляли собой очень удобных кандидатов на роль «кровопийц» (хотя в итоге главным бенефициаром их операций оставалась все та же корона). Кроме того, специальный трибунал позволял вывести государственный финансовый аппарат из-под юрисдикции парламента и налоговых судов, отклоняя, таким образом, их притязания на контроль в данной сфере. Смягчалось такое отстранение тем, что в члены специального суда приглашали конкретных влиятельных магистратов – представителей существующей системы правосудия. Назначение льстило им профессионально и по-человечески, однако шло в обход институтов, к которым они принадлежали. В состав Палаты правосудия обычно входили не только члены парижских судов, но и представители высоких судов из провинций, в соответствии с общенациональной юрисдикцией палаты.