Алексей Величко - «Священные войны» Византии

Перенос столицы на берега Босфора привел к формированию устойчивой и весьма содержательной новой религиозной тенденции, в течение буквально одного столетия изменившей самосознание императоров и их образ в глазах подданных. Правовое pontifex maximus, родившееся из древнего культа царя, должно было найти какое-то разумное примирение с христианскими первоосновами Римской империи. Этот процесс вовсе не означал полного отрицания римской политической и религиозной культуры. Поэтому вскоре обязанность правового регулирования вопросов общественной религии приведет императоров к необходимости напрямую вмешиваться в вопросы христианского вероучения.

Первый прецедент создал сам святой и равноапостольный Константин Великий. Хотя первоначально он старался по возможности уклоняться от решения сугубо догматических споров, но жизнь неуклонно брала свое. И вот однажды, угощая епископов, император признал себя «внешним епископом» Церкви. Термин, по обыкновению неопределенный с юридической точки зрения, что породило множественность его толкования. По одному, вполне заслуживающему внимания мнению, обращаясь с этими словами, император не мог не сознавать своих церковных прерогатив. Но, поскольку на этот момент он не был еще крещен и даже оглашен, то оговорился о себе как «внешнем» епископе50.

Именно св. Константин Великий безоговорочно признал источником своей власти непосредственно Бога, и с этим связывал успехи своего царствования. Этим же путем шли и его дети. Говоря об императоре Констанции, св. Григорий Богослов писал: «Рассуждая истинно по-царски и выше многих других, он ясно усматривал, что с успехами христиан возрастало могущество римлян, что с пришествием Христовым явилось у них самодержавие, никогда дотоле не достигавшее совершенного единоначалия»51. Затем святитель пишет еще более определенно: по его мнению, св. Константин Равноапостольный и Констанций положили основание царской власти в христианстве и в вере52.

Постепенно императоры стали именоваться на восточный манер царями, сохранив при этом, как синонимы, титулы «император», «август», а впоследствии – «василевс». Впрочем, точнее сказать, что термин «василевс» и ранее использовался в римской литературе (достаточно обратиться к сочинениям Евсевия Кесарийского) при обращении к царям, но он стал привычным и наполнился конкретным содержанием только к VII веку. Являясь августейшим («священнейшим»), верным воплощением Божества на земле, император сообщает священный характер всему тому, что от него исходит, делается его волей, говорится в его речах. Кто приближается к нему, тот простирается ниц и касается лбом земли, как живому воплощению Божества53.

Свою главную задачу христианские цари видели уже не только в том, чтобы созидать общественное благо, вершить правосудие, творить право, воевать с врагами и оберегать территориальную целостность Римской империи. Это ранее делали все их предшественники, начиная с первых времен образования Римской монархии. Оказалось, что для христианских императоров появилась высшая цель, которую сформулировал еще св. Феодосий Младший: «Много заботимся мы обо всем общеполезном, но преимущественно о том, что относится до благочестия: ибо благочестие доставляет людям и другие блага»54.

Да и могли ли императоры качественно иначе понимать существо царской власти? Ведь с момента признания Римским государством христианства слова Господа нашего Иисуса Христа «Ищите же прежде Царства Божия и правды Его, и это все приложится вам» (Матф. 6: 33) естественным образом трансформировались в аксиому, высказанную некогда еще св. Иоанном Златоустом. «Оттого многое и в общественных, и в частных делах идет у нас не по нашему желанию, – утверждал с амвона святитель, – что мы не о духовном наперед заботимся, а потом о житейском, но извратили порядок. От этого и правильный ход дела извратился, и все у нас исполнилось великого смятения»55.

Следовательно, чтобы Римское государство жило благочестиво, нужно, чтобы духовная жизнь проходила под безукоризненно точным исполнением учения Христа. В условиях же наличия множества ересей, неизменно сопровождавших и омрачавших жизнь Церкви уже с первых веков ее существования, учение Христа нуждалось в государственной защите, предоставить которую мог единственно император. Само собой получилось, что для христианских государей оказалось невозможным думать только о политическом, оставляя в небрежении вопросы веры. Одно для них неразрывно связано причинно-следственной связью со вторым: если вера крепка и народ благочестив, все в государстве будет в порядке.