Алексей Величко - «Священные войны» Византии

Император Домициан (81—96) начинал свои послания со слов: «Государь наш и бог повелевает». Калигула требовал именовать себя богом, и сенат послушно назвал его «Юпитером Латинским»47. А затем традиция причислять императоров после смерти к сонму богов становится совершенно привычной для римлян. Теперь император не только приобрел контроль над общественными нравами, но и статус его стал священным.

Восстановление престижа императорской власти в государстве при Диоклетиане также сопровождалось укреплением традиции обожествления императорского титула. Сам Диоклетиан, человек с глубоким религиозным сознанием, воскресил культ почитания Юпитера и отождествил себя с его детьми. Именно от Юпитера и Геркулеса происходила его власть и власть соправителя Максимиана, полагал он. Не случайно оба августа праздновали свой день рождения одновременно, как духовные «божественные» братья.

Образование тетрархии Диоклетианом также не обошлось без религиозной идеи. В римском политеистическом мире Юпитер считался как бы отцом всех олимпийских богов, основателем их рода и одновременно повелителем. Равным образом его земной сын, Диоклетиан, считался первенствующим в тетрархии, получившей от него свою жизнь.

И Диоклетианом, и его предшественниками двигали различные чувства, среди которых желание укрепить императорский титул и сделать его в известной степени независимым от армии и сената, но лишь от воли бессмертных богов. Нужно было убедить всех, что когда кто-либо, пусть даже и армия, поднимает руку на императора, то он совершает не просто убийство, но величайшее святотатство. Поскольку традиционные клятвы верности уже не действовали, нужно было сыграть на религиозных чувствах и табу армии и современников.

В скором времени стало обязательным размещать изображения императора везде, где вводились в действие его законодательные акты. В армии изображения императора воспринимались как объекты религиозного культа, а клятва гением императора стала считаться более прочной, чем клятва именем богов.

Вскоре на персидский манер возникла практика внешнего отделения «божественных» императоров от всех остальных «обычных» людей. Во дворце Диоклетиана в Никомидии все было оформлено надлежащим образом. Похожие на жрецов чиновники с большими церемониями вели гостей в святая святых дворца – тронный зал, где восседал повелитель мира в короне из солнечных лучей, в пурпурно-золотом одеянии, весь усыпанный драгоценными камнями. Когда император обращался к римлянам и являлся перед ними, это неизменно приобретало форму публичного праздника, откровения, где божественный владыка изливал благодать на своих подданных. Также пышно были оформлены его палантин и колесница, солдаты-телохранители и свита. Его проезд по городу сопровождался пением гимнов и кадением ладана48.

Довольно быстро изменился и характер отношений императора с армией. Уже во времена ранней Римской империи армия начала приносить присягу не государству, а лично императору, почитая и уважая его как истинного бога. И хотя присяга вовсе не гарантировала от неповиновения, но постепенно в армии все более и более укрепляется традиция верности императору, появляется множество примеров непоколебимой преданности солдат своему царю. Как справедливо отмечают, «верность императору была в сознании солдат неотделима от высшей доблести, достоинства войска, его благочестия». Иногда происходят даже акты коллективного самоубийства легионеров на могиле умершего императора. Как видим, совершенно естественным путем фигура императора все более принимала сакральный характер49.

II

Но чтобы император стал самим собой, монархия должна была найти основу там, где ей придавали более совершенное содержание. Инстинктивно или нет, но еще задолго до св. Константина Великого взоры императоров устремлялись на Восток, имевший свою богатую и специфическую культуру.

Разве мог св. Константин Великий или Констанций игнорировать тексты Священного Писания, в которых излагается другое, к тому же данное непосредственно Богом, толкование царской власти? Ведь, еще в книгах Ветхого Завета говорится: «Где слово царя, там власть; и кто скажет ему: “что ты делаешь?”» (Еккл. 8: 4); «Царь правосудием утверждает землю» (Притч. 29: 4). «Когда страна отступит от закона, тогда много в ней начальников; а при разумном и знающем муже она долговечна» (Притч. 28: 2). «Милость и истина охраняют царя, и милостью он поддерживает престол свой» (Притч. 20: 28). «Сердце царя – в руке Господа, как потоки вод: куда захочет, Он направляет его» (Притч. 21: 1). «Как небо в высоте и земля в глубине, так сердце царей – неисследимо» (Притч. 25: 3). «Бойся, сын мой, Господа и царя» (Притч. 24: 21). «Слава Божия – облекать тайною дело, а слава царей – исследывать дело» (Притч. 25: 2). Естественно, императоры начинали проникаться той культурой, которая выросла на ветхозаветных и новозаветных книгах.