Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград. Том пятый. Ударил фонтан огня

– Эй, эй, погодь тарахтеть, Григоричь! Калмык да татарин от веку первые люди в стпи…Ты, дядька, не шути так…Слыхал поди ж то: «Добро должно быть с кулаками»? Вижу не слыхал. Оно понятно: два класса образования и колидор…Где уж тут! А ещё «дегтярь» ему подай герою. Эта штука, брат, – старший сержант кивнул, на стоявший в бойнице на откидных стальных «сошках» ДП, – посложней «максимки» будет. В евоном диске 47 смертей, как с куста…и скорострельность будь-будь – 550 выстрелов в минуту, а ты мычишь, Григорич…Вот ты, пузан, всё на мои лычки косишься, покою оне тебе не дают. Что ж, понимаю. Начальству ты и на гражданке в рот смотрел…Но с каких пеньков, ты в командиры метишь? Коли из тебя солдат, как из дерьма пуля?

– У-ха-ха-а!!

Буренков совсем стал, как спелая ягода, поджал губы, накипел обидой. Отшатнулся от ненавистного пулемёта, сгробастал привычную трёхлинейку, буркнул под нос:

– Иш-ша поглядим чья возьмёт. – Встретился с песочно-зелёными рысьими глазами Суфьяныча и безнадёжно махнул рукой, словно сказал: «Ну, доволен, пересмешник-шайтан? Завёл свою грёбанную шарманку. Что на селе был, как слепень кусучий… Что на фронте такой же едучий паут…А ещё земляк…Ежли с подначки да с крика начинать…Тады и заканчивать надо пальбой».

– Не горюй, Григорич, – -Марат похлопал по стволу пулемёта. – Мы ещё повоюем с тобой! После Победы ещё потрясём чубами. Ну куда ты, Буренков? Отставить! Пригнись дура! Ты сейчас для снайпера лучший приз. Разные выкаблучивания, выкрутасы ваши – хлеб с маслом для него! Бац в чан… и ау…

И то верно! В дневных боях первые помощники смерти – снайперы. За всё время боёв в Сталинграде эта дуэль между ними была самой долгой. Снайперы с той и другой стороны находили цели с бесовской зоркостью и мстили с беспощадной свирепостью. Обиды рядового Буренкова были едва не прекращены снайпером, когда Григорич в сердцах забросил на плечо обшарпанную винтовку. Пуля тирком цвиркнула по каске, оставив жирный зигзаг, оглушила толстяка.

– Вот гад! Пасёт нас, как телков. И ответку ему любовную не пошлёшь… – процедил сквозь зубы Суфьяныч, откинувшись спиной вместе с другими на сучковатый горбыль опалубки. – Чую…щёлкнет в два счёта, только башку закажи. Кирдык, братцы.

– Может, каской на палке…сбить его с толку?

– Думаешь немец…тупей тебя, Черёма? Эту наживку фриц давно высрал. Не-ет, на мякине его не проведёшь. Учёный сука.

– Перекурить бы это дело, товарищ сержант…

– Так! – рявкнул Нурмухамедов. – Кто закурит, навечно оставлю здесь. И точка, без предисловий. Сидеть на жопе ровно. Всем ясно?

– Так точно!

Переждали ещё пять минут – тишина.

– Может, переместился падла, сменил позицию? – неудержался Григорич.

– Может быть, – зыркая по сторонам, хмыкнул Марат. – А, может, выжидает…Когда ты ему, Петя, своё мурло снова покажешь. Ладныть, делать нечего, – сержант, пригибая голову, ловко поднялся. – Санько!

– Я-у!

– Давайте с Черёмой справьте покуда зевлоротого на место. – Он указал на собранный пулемёт. – Черёма, ленты не перекрути…Раз-два взяли, и с песнями…

Сам крутнулся волчком, перекрутился в сторону, укрылся за бетонным бруствером, пригнувшись чутка, подозорил в бинокль: в запотевших окружьях стекол близко показались развалины домов, скошенные, будто косой, свинцом мелкокустье с бурым лоскутьём не опавшей листвы. Временами автоматные очереди тянули над головой близкий смертельный высвист. Но снайпер хранил обет молчания.

«Хрен его знает, может…действительно поменял позицию сволочь. – Он ещё раз вьедливо оглядел вражеские пределы. За первым рубежом тянулись на юго-запад глубоко эшелонированные линии обороны противника. «Крепко обустроились фрицы, как у себя дома…Их тут и впрямь понабилось больше, чем в Берлине…Тьфу, пропасть! Как собак не резанных…» На закопчёном порохом лице Марата треснула усмешка, таившая жесткое презрение. Рысьи глаза от улыбки не мягчели, неприступно сохраняли неяркий свой блеск. Ничего особенного, бросающегося в глаза в старшем сержанте не было, – всё было обычно, лишь твёрдо загнутые челюсти да глаза, в гневе ломающие встречный взгляд, выделяли Нурмухамедова из гущи остальных лиц.

– Ага, зашевелились крысёныши..– увеличительные линзы приблизили серые пятна фигур, рубленные топорные контуры тяжёлых немецких танков. Левее и ближе, у заводских корпусов «Баррикады», где стояла задрав в небо дуло подбитая советская зенитка, он разглядел два чёрных легковых автомобиля, четыре бронетранспортёра битком набитых солдатами…Тут же находилось плотное оцепление из спецбатальона карателей с овчарками…Господа офицеры стояли несколько в стороне и, наблюдая, как конвой гоняет по широкому задворью пленных иванов, курили, порою наставнически вмешивались в распоряжения фельдфебелей и унтер-офицеров.