Андрей Воронов-Оренбургский - Сталинград. Том пятый. Ударил фонтан огня

«Не верь кабану в огороде, а волку в овчарне…» – теперь Магомед был готов ко всему.

– Тише, майн фройде, – точно угадав мысли комбата, предостерёг полковник. – И орёл выше солнца не летает. Глупец! Разве, ты не понял ещё, что вернуть свою прежнюю репутацию красного командира у тебя столько же шансов, сколько у снежной бабы в аду. Не боишься, что красные комиссары возьмут тебя за горло?

– ?– Магомед остро взглянул на барона.

– Ну как же, после нашей незабываемой встречи! – зловеще упредил Дитц. – А они возьмут, будь уверен…если мы передадим им фотографии…Где, ты, майор Танкаев, во время жесточайших, кровопролитных боёв…Да, да, на передовой, в дружеской обстановке распиваешь шнапс с врагами Кремля… – Отто многозначительно постучал пальцем по объективу портативного фотоаппарата, что висел у него на груди. – И вот тогда…Максимум, что я смогу сделать…это отдать тебя в руки вашего военного трибунала. Как это у вас…НКГБ и СМЕРШ, не так ли? За это, майор, я полагаю тебя не только расстрелять, четвертовать следует, мм?

– Шакал…Сын шакала! – Магомед щёлкнул зубами, как волк, попавший в капкан.

– Момент! – фон Дитц отрицательно покачал головой. Если галантность мне говорит «нет», то осторожность мне говорит «да». О ля-ля, ты же у нас ещё и ком-му-нист? – Он усмехнулся и его ядовитое сожаление, и презрительные гримасы были неподдельны.

– Коммунист! – убеждённо рубанул Танкаев. – И моё слово крепкое. Посылай свой компромат хоть шайтану! Знай: Родину, Честь – не продаю. А тебе не жить, зверь! – сквозь белую кипень стиснутых зубов прохрипел Магомед и, поводя плечами, прорычал по-аварски: – Клянусь Кровью, я вырежу ему сердце.

Багровея скулами, он схватился за отцовский кинжал, хотел ринуться на врага…

Но тот будто только и ждал, отпрянул в сторону и по-звериному прорычал в налитые бешеной кровью глаза горца:

Fort! Braunarsch! Schweinsleder!! Ты ещё узнаешь, гололобый дикарь, что такое волчий крюк!

Страшен и дик в своём исступлении был Магомед сын Танка. Слепая ярость кипела-плескалась в бойницах его глазах, – воплощение вековечной, неукротимой стихии, витающей в кавказских ущельях, яростной и лютой, воспроизводимой в каждом поколении горцев, той энергии, что пылала сейчас в его чернильных глазах. Всеми фибрами он ощутил страшную, всасывающую тягу войны и мести. Испытал спасительную ярость, – объясняющую и побуждающую ненависть, неодолимое желание отхватить кинжалом этому гитлеровскому псу голову…

Любой, кто рискнул бы сейчас встать на его пути, рухнул бы замертво с пронзённым насквозь сердцем.

Но не успел комбат выхватить из ножен кинжал, как эсэсовец вскинул руку в чёрной перчатке и тут же грянул выстрел.

Близко свистнула снайперская пуля. Ударила в костяной стаканец, стоявший перед комбатом, раздробила его вдрызг, осыпав лицо Магомеда брызгами шнапса. Танкаев остался на месте. Секунду, другую боролся с собою, дрожа от бешенства…Словно усы – знак чести мужской – опозорил он перед людьми своего рода. Но не перед волей Железного Отто, и уж тем более не перед снайперской пулей, остался его клинок в ножнах. Командующий Березин незримо встал перед ним. Магомеду даже померещилось на миг, что он увидел генеральскую фуражку комдива, широкие защитного цвета погоны и его строгое, изрезанное морщинами лицо, выжидающие глаза. Да, перед ним незримо стоял бывалый командир, воевавший ещё с белофиннами Герой Советского Союза Семён Петрович Березин и только перед его выправкой, волей: «Без глупостей, майор Танкаев! Будь на высоте. Верю в тебя, как в сына», – Магомед с лёгким звяком вогнал наполовину оголённый кинжал обратно в узорные ножны. Но дерзкую выходку барону при этом не спустил. Будто невзначай коснулся рукой козырька фуражки – и тут же снайперская пуля, но уже с другой стороны, срезала наполовину сигарету в узких губах штандартенфюрера. Ошеломлённый русским «ответом», фон Дитц шарахнулся вкруг стола. Однако, быстро взял себя в руки и, овладев голосом, со злым восхищением посмотрел на обкусанный снайперской пулей обрубок, будто сказал: «Н-да, красные не дремлют».

– Ты что, всегда такой пугливый, фриц? – насмешливо рыкнул Танкаев, резко встал из-за стола и, поводя плечами, не глядя на барона пошёл прочь. Тихо посвистывал, давая знать своим, что свидание окончено. Он не оглянулся ни разу, не видел замершего у стола эсэсовца буравившего его ледяным ненавидящим взглядом, не слышал брошенных в спину слов:

– До встречи в аду, упрямый дикарь. Вам всем конец, красные обезьяны с гранатами.