Если взять корреспонденцию Ленина за время, идущее от заседания на Карповке до его смерти, то мы увидим, что открывается этот период «Письмом к товарищам», написанным ровно через неделю после заседания, — тут он осыпает самой ужасной бранью Каменева и Зиновьева; а кончается период письмом, в котором Ленин порывает личные отношения со Сталиным, — это последние строки, написанные им перед окончательным переходом в полуживое состояние. Так же он третировал и Троцкого. Перед войной Ленин называл автора «Октябрьской революции» не иначе, как «позером», «фразером», «бедным героем фразы», «тушинским перелетом» и т. д. Если верить Каменеву, Ленин в свое время говорил ему, что спорить позволительно с Плехановым, с Мартовы, «но траппъ время на споры с Троцким не стоит». После революции положение изменилось: в зависимости от обстоятельств Ленин то хвалил Троцкого, то снова осыпал любезностями вроде «полного идиотизма». Не сразу и Троцкий усвоил в отношении главы партии тон почтительного младшего товарища, комплименты Ленину — это, можно сказать, политические ве риги, которым по разным причинам обрек себя Троцкий.
По-видимому, две черты особенно отталкивали Ленина от Сталина и Троцкого, бесспорно наиболее выдающихся членов его партии: их мелкое тщеславие и чисто личный подход к революции. Во многом другом он вполне их стоил. Ленину было совершенно все равно, какие люди идут с ним и сколько крови прольют эти люди. По дешевому представлению поклонников, он, должно быть, и тут проявлял величие: ради идеи проливать кровь, преодолевая душевную боль, — вот как Тинторетто ради искусства, преодолевая душевную боль, писал портрет своей любимой дочери на ее смертном одре. Ленин не любил и не ненавидел людей, которых истреблял: он просто о них не думал, это было ему совершенно неинтересно. Но он был неличный и не тщеславный человек. Почести ему были не нужны, этим он резко отличался от других большевистских вождей. Все главные его соратники давно обзавелись своими городами: в России появились Троцки, Зиновьевски, Горькие, Калинины, теперь, слава Богу, есть у нас Сталинград, Сталино, Сталин, Сталинск, Сталиногорск, Сталинабад, Сталинири, Сталин-аул и Сталиниси. При жизни Ленина ни один город назван его именем не был. Думаю, он рассвирепел бы, если бы прочел в советских газетах, что «вершины человеческого ума — Сократ и Ленин», что «лучше всех в мире знает русский язык Ленин», что «кантианство нельзя понять иначе как в свете последнего письма товарища Ленина» и что «в сущности, некоторые предвидения Аристотеля были во всей полноте воплощены и истолкованы только Лениным» {20} 20 Эти невероятные и все же подлинные изречения относятся, разумеется, не к Ленину, а к Сталину, и принадлежат они виднейшим советским писателям и политическим деятелям во главе с президентом Калининым. Я заимствовал эти цитаты из только что вышедшей французской книги Б. Суварина «Сталин». Книга эта написана очень осведомленным человеком, проделавшим огромную работу. Б. Суварин всегда считал себя коммунистом — кажется, не отказывается от коммунизма и по сей день. Между тем собранный им материал о советском строе нельзя назвать иначе как уничтожающим; и только добровольным ослеплением и непостижимым пристрастием в отношении Троцкого можно объяснить мнение г Суварина, будто прежде, до Сталина, советский строй был совершенно иным.
.
В тот день, 10 октября, Сталин и Троцкий, несомненно, поддерживали вождя партии. Но другие, многие другие отказывались идти на вооруженное восстание или, по крайней мере, мучительно колебались. По-видимому, все заседание свелось к бешеным нападкам Ленина на колеблющихся членов Центрального комитета. Через несколько лет Троцкий вспоминал: «Непередаваемым и невоспроизводимым остался общий дух этих напряженных и страстных импровизаций, проникнутых стремлением передать возражающим, колеблющимся, сомневающимся свою мысль, свою волю, свою уверенность, свое мужество».
Были, значит, при «небольших прениях» и возражающие, и колеблющиеся, и сомневающиеся? Все таки это понятия не совсем тождественные. Значит, дело было не только в Зиновьеве и Каменеве? И правда, на спор с двумя членами Комитета из двенадцати Ленин не потратил бы десяти часов — зачем ему были бы нужны эти два человека, если все остальные шли за ним с восторгом? Добавлю, что тут же было избрано для руководства восстанием бюро из семи лиц. Протокол отмечает, что в него выбираются Ленин, Зиновьев, Каменев, Троцкий, Сталин, Сокольников, Бубнов. Дело непонятное: Зиновьев и Каменев — и только они одни — не хотят никакого восстания, и именно их назначают в руководящее бюро! Они даже названы в протоколе первыми после Ленина. Едва ли это было бы возможно, если б действительно колебались только они двое. Напротив, при колебании гораздо более общем это избрание представляется вполне естественным.
Читать дальше