Андрей Исэров - США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

В целом общество поддержало президентскую идею южноамериканской комиссии. Среди ее противников был разве что эксцентричный бостонский ультрафедералист старой закалки Кристофер Гор (1758–1827), критиковавший внешнеполитические назначения без консультации с Конгрессом и боявшийся войны «с некоторыми из важнейших европейских держав» [518].

Тем временем отправка миссии задерживалась из-за болезни и смерти сына Сизера Родни. Раздосадованный событиями на Амелии, назойливостью латиноамериканских эмиссаров, разгаром газетной полемики, президент провел несколько особых заседаний кабинета, спрашивая в том числе, следует ли признавать независимость Ла-Платы и стоит ли вообще посылать комиссионеров. В итоге было решено комиссию все же посылать, а вопрос о признании отложить до ее возвращения [519].

Воспользовавшись задержкой с отбытием, Брэкенридж успел опубликовать перевод речи верховного правителя Буэнос-Айреса Хуана Мартина де Пуэйрредона от 21 июля 1817 г. с комментарием, где доказывал, что этот политик – не «низкий тиран», а настоящий государственный муж [520]. Впрочем, уже в своем памфлете Брэкенридж встал на сторону Пуэйрредона, защищая в том числе и его поведение по отношению к Хосе Мигелю Каррере [521]. Хотя Брэкенридж лично встречался с Каррерой в США, он не стал «карреристом», подобно Пойнсету, Портеру, Блэнду, Скиннеру и Ирвайну, и, видимо, питал определенные подозрения в его адрес еще до поездки в Южную Америку [522].

Родни и Блэнд перед отплытием по поручению Монро дважды встретились с представителем Ла-Платы в США Мануэлем де Агирре, стремившемся добиться признания своей страны. Дипломаты отмечали решительную благосклонность общественного мнения США к борьбе Латинской Америки за независимость, что в итоге отразилось в идее президента направить комиссию. Одновременно они подчеркивали «честный нейтралитет» Соединенных Штатов, нежелание становиться на ту или иную сторону – и возможность торговать со всеми участниками конфликта [523].

Принимая предложение стать секретарем миссии, Брэкенридж превозносил Блэнда, утверждал, что хорошо его знает и что трудно найти более подходящего кандидата для поездки [524]. Вскоре ему предстоит разочароваться в балтиморском судье, которого вели в Южную Америку собственные финансовые интересы. С самого начала Блэнд будет держаться особняком, давая более чем реальные поводы подозревать его в каких-то тайных намерениях. И действительно: Блэнд добился участия в миссии, в первую очередь, чтобы лично встретиться с Каррерой и вернуть четыре тысячи долларов (две тысячи долларов, выданные под 100 % годовых!), которые тот был должен его зятю Скиннеру [525].

В этом и заключалась главная интрига Блэнда – убедить администрацию, что его одного необходимо отправить в Чили, так сказать, продлить миссию, но не тратить на это слишком много денег. Он писал Монро: «Чили само по себе кажется мне более важным, чем Буэнос-Айрес и Перу». Кстати, Блэнд предлагал президенту назначить секретарем миссии Бэптиса Ирвайна, служившего «карреристам» журналистским рупором [526].

Пропаганда Блэнда, Скиннера и Ирвайна оказала влияние даже на чрезвычайно осторожную бостонскую газету, которая сообщала, что во всей Испанской Америке только в Чили провозглашены и исполняются «подлинные североамериканские революционные принципы». Именно чилийские граждане «склонны к либеральной конституции и патриотизму», тогда как в других странах царят амбиции и жадность [527].

В сложившейся обстановке Брэкенридж встанет на сторону Родни. Осторожный и опытный дипломат Грэхем старался остаться в стороне от раздоров и вообще принимать поменьше участия в работе комиссии.

В самом конце января 1818 г. комиссионеры достигли Рио-де-Жанейро. В Бразилии, где в то время размещался двор Португальской империи, им предстояло провести менее двух недель [528]. Посланник Соединенных Штатов Томас Самтер (1768–1840) симпатизировал Пуэйрредону и другим вождям Ла-Платы, но считал признание (и даже саму комиссию) преждевременной [529].

Отношение Брэкенриджа (и, видимо, других членов комиссии) к Бразилии было непростым – в нем сочетались восхищение перед американской молодостью и масштабом страны и обязательное для настоящего янки недоверие к монархии. Он пишет о недооценке страны в старой литературе, процветании Рио (с чьей гаванью может сравниться лишь Нью-Йорк), здоровье народа, высокой рождаемости, благотворном климате, отсутствии расистских предрассудков, росте коммерческого оборота, в том числе с Соединенными Штатами, хвалит свободу торговли и иммиграции, предвидит рост населения и освоение новых земель [530]. Ведь сравнивать показатели юной Америки и старой Европы – то же, что сравнивать «младенца-гиганта» и «взрослого карлика». Хотя автор не размышляет о возможном отделении Бразилии от Португалии, он рассматривает ее будущее как самостоятельной страны («империи»). Брэкенридж видел в Бразилии «тело и сердце Южной Америки» и сравнивал страну с Китаем, Россией и Соединенными Штатами, предвидел в ней «великую морскую державу» и соперника США.