Коллектив авторов Лебедев С. В., предисловие и - Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Заявив, что воля начальника края в военное время должна быть выполнена, я немедленно послал благонадежных инженеров путей сообщения проверить планы лесных пространств между Динабургом и ст<���анцией> Лапы и между ст<���анцией> Ландварово и Ковно с местностью, и поручил им о последствиях своего осмотра представить мне при обратном моем проезде через Вильну. За обедом я передал Муравьеву о высказанных на совещании опасениях по вырубке леса. Он ответил, что все землевладельцы более или менее участвовали в восстании и потому принимаемая мера по порубке лесов послужит им наказанием, а насчет недостатка рук для вырубки лесов присовокупил:

- Если некем будет вырубать, я их сожгу.

<...> В Варшаве поляки все еще надеялись на успех восстания. Этот дух поддерживался в них недостаточно энергическими и даже казавшимися двусмысленными мерами наместника в Царстве, а также ходившими слухами об участии, оказываемом полякам его женой.

Наместник был очень недоволен Муравьевым, и несогласие в их направлениях много вредило в действиях последнего. Поляки продолжали в Варшаве гордо и презрительно смотреть на русских и производить разные неистовства, как в этом городе, так и в других местностях Царства. Кербедза 165 165 Кербедз Станислав Валерианович (1810-1899), поляк по происхождению, генерал-лейтенант, крупный инженер, построивший ряд мостов в Петербурге, член совета Министерства путей сообщения. я не застал в Варшаве; я встретился с ним на Виленской станции при обратном моем проезде через Вильну. Он мне говорил, что настоящие действия русского правительства делают невозможным примирение поляков с Россией, что русские солдаты бесчинствуют так, что он, из опасения подвергнуться их бесчинствам, не выезжал из Варшавы для осмотра управляемых им путей сообщения в Царстве. Я отвечал ему, что слуху о бесчинствах наших солдат не верю, а неистовства, произведенные жандармами-вешателями и другими поляками, не подлежат сомнению, и что русскому генералу нечего опасаться русских солдат, которые всегда оказали бы должное уважение к носимому им военному мундиру.

Во время моей поездки из Вильны в Варшаву была совершена первая смертная казнь над Сераковским. Он служил капитаном Генерального штаба в русской службе. Состоя на хорошем счету у военного министра, он по Высочайшему повелению был послан последним во Францию, причем снабжен на путевые издержки довольно значительной суммой. Он был представлен к Светлому Христову Воскресению в подполковники и не произведен только потому, что все производство по военному ведомству было отложено до 17-го апреля. В промежуток этого времени сделалось известным, что он предводительствует мятежнической шайкой. Когда эта шайка была настигнута русским отрядом, он при схватке убил из револьвера схватившего его солдата, но когда увидал, что не может избавиться от плена, бросив револьвер, сказал, что сдается на основании манифеста, выданного в Светлое Христово Воскресение.

В этом манифесте объявлялось Всемилостивейшее прощение тем полякам, которые до 1-го наступающего мая заявят покорность русскому правительству. Понятно, что этот манифест не мог относиться к предводительствующему мятежнической шайкой офицеру русской службы, схваченному с оружием в руках, и к убийце. Военный суд приговорил его к повешению. Муравьев утвердил приговор, который и был приведен в исполнение. Было много искательств о смягчении приговора и, между прочим, от министра внутренних дел Валуева. Говорили даже, что было дано повеление о приостановлении приговора, но его депешу, извещающую об этом, Муравьев распечатал после его исполнения.

Молодая вдова Сераковского при возвращении моем из Вильны в Петербург ехала от Динабурга в одном поезде со мной. Несмотря на болезнь, доходившую до того, что ее носили из вагона на станцию в креслах, она казалась очень красивою женщиной. По совершении казни над Сераковским многие поляки присмирели, а в Европе увидали, что энергичные люди есть между русскими сановниками.

Положение Муравьева в Вильне было весьма трудное. Ему приходилось там бороться не с одною польскою интригою. Известно, что он не пользовался расположением Государя, который, по указанию генерал-адъютанта Зеленого, назначил его начальником Северо-Западного края за неимением кого-либо, достаточно на это способного. Большая часть лиц, окружающих Государя, и в том числе и министр внутренних дел Валуев, ненавидели Муравьева и при всяком случае выказывали свою ненависть. Они, равно как и все либералы, кричали про него, что он дикий зверь. Я уже говорил, до какой степени были недовольны его назначением служившие в этом крае, которые поэтому дурно ему содействовали. Нельзя же было переменить всех местных чиновников и весьма сомнительно, чтобы новые были лучше прежних. Нельзя даже было найти хорошего непосредственного помощника Муравьеву. В эту должность назначили сначала генерал-адъютанта Крыжановского (впоследствии Оренбургского генерал-губернатора), который хвалился публично, что скоро заменит Муравьева; потом генерал-адъютанта Фролова (впоследствии сенатора), человека с нехорошей репутацией по карточной игре; и, наконец, свиты Его Величества генерал-майора Потапова (впоследствии шефа жандармов), большого интригана, противодействовавшего Муравьеву. Неудовольствие к последнему высказывалось многими высшими сановниками при торжественных случаях; так, между прочим, с.-петербургский военный губернатор князь Суворов на обеде, данном по случаю вновь выстроенных лавок Щукина и Апраксина дворов, вместо погоревших в 1862 году, громко при всех называл Муравьева зверем-разбойником.