Коллектив авторов Лебедев С. В., предисловие и - Воспоминания современников о Михаиле Муравьеве, графе Виленском

Они все сразу поняли Муравьева, как только услыхали его, и сплотились вокруг него, как тело около души.

М. Н. Муравьев, в смысле собственно борьбы с мятежом, не применил ничего, кроме самого обыкновенного здравого смысла, но он мог это сделать только потому, что, стоя за русское историческое дело, сознавал себя правым. Он мог бить врага без нервничанья, со спокойной душой, чего не было ни в Варшаве, ни в Петербурге, где, потеряв русскую душу, считали себя виноватыми перед поляками, а потому не могли действовать ни спокойно, ни твердо. Но, сознавая себя правым, сознавая, что стоит за святое дело, Муравьев не имел нужды в больших рассуждениях, чтобы понять всю систему борьбы. Понятно, что нужно было бить врага в центре, разбить его там, где источник его силы, рубить корень, а не концы ветвей. Назимов писал в Петербург, что всю силу составляют ксендзы, а потому с ними необходимо поладить. Муравьев внимательно прочитал бумагу Назимова, задумался и сказал: «Да, это очень важно... Непременно повешу ксендза, как только приеду в Вильну...».

Не забудем, однако, что польское духовенство не только стояло во главе мятежа, не только поджигало народ и устраивало в монастырях склады оружия (иногда отравленного), но ксендзы, как Мацкевич, были начальниками банд и даже лично состояли «жандармами-вешателями», и лично совершали убийства (ксендзы Плешинский, Тарейво, Пахельский и т.д.).

Точно так же Муравьев понял, что необходимо обуздать польских помещиков. Польша вся в «помещиках», в шляхте, в шляхетском духе. Такова она в Западном крае. Отнять от мятежа шляхту - это значило сковать всю его силу. Точно так же Муравьев понял, что недостаточно разгонять банды или ловить кинжальщиков, а нужно истребить саму организацию. Он таким путем и пошел и в 4 недели исправил у себя, в «Литве», то, что 6 лет портила варшавская система. В ноябре же 1863 года мятеж был уже вполне уничтожен. Успехи были столь быстрыми, что уже в июле мы могли дать западным державам отпор, достойный России, и державы смирились, потому что сами увидели, что сила на стороне России, а не Польши.

Но, искореняя собственно мятеж, М. Н. Муравьев тем же русским чувством и сознанием понял, что здесь идет спор более глубокий: о русском или польском начале в самой жизни края. И он сделал все, чтобы поднять и укрепить русскую народность. Церковь, язык, школа, освобождение крестьян, их независимость от ополяченной шляхты, посильное оживление умственной русской жизни края - ничего не было забыто. М. Н. Муравьев, как сам русский человек, не имел никакого труда помнить, что нужно русскому человеку. Трудиться приходилось только на работе административной. Но система не выдумывалась: она была у него в сердце, в его чувстве...

Труднее, казалось, перенести систему М. Н. Муравьева в пределы Царства, где русское дело в «борьбе двух цивилизаций» не имело за собой опоры этнографической и исторической.

Система, однако, с соответственными изменениями была перенесена и в «Царство».

Выше мы отметили мнение, будто бы граф Ф. Ф. Берг действовал не менее успешно, нежели Муравьев. Но, во-первых, граф Берг получил фактическую власть лишь в сентябре 1863 года, а окончательное управление Царством только в октябре. Он лишь последовал за муравьевской системой, к этому времени блестяще доказавшей свою целесообразность и, сверх того, граф Берг был понуждаем к тому нравственным давлением М. Н. Муравьева, подкрепленным волей Государя.

Система Муравьева, раз демонстрированная, - понятно - была усваиваема везде. Она перешла и в Киев при генерал-губернаторе А. П. Безаке. Но, собственно, граф Берг, принявший особенно энергические меры после покушения 7 сентября 1863 года на его жизнь, во всяком случае, не умел выдержать характера и затянул усмирение мятежа почти на два года. Все современники (Карцев, Н. Милютин и др.) жалуются на очень скоро наступившие у него подачки полякам. Вообще граф Ф. Ф. Берг, конечно, администратор умный и энергичный, был именно типичным представителем петербургского чиновничьего «оппортунизма» с добавлением прибалтийского феодализма. Главная часть муравьевской системы была для него даже совершенно непонятна, и он ей только по мере сил мешал.

Русская идея Муравьева в применении к Царству Польскому требовала отыскания и усиления в Царстве элементов, сколько-нибудь нам родственных, если не по крови, то духовно. Такой элемент составляло польское крестьянство, и, насколько это возможно, идеи Муравьева были применены в Царстве, но только не графом Бергом, а Н. А. Милютиным, кн. В. А. Черкасским, Я. А. Соловьевым и их сподвижниками.