Олаф Брок - Диктатура пролетариата [calibre]

Какая бы из сторон ни одержала политическую победу, потребуется несколько десятилетий серьезной нравственной работы, чтобы перепахать и расчистить почву общественной морали, хотя бы до того состояния, в котором она пребывала до революционного перелома. Неужели долго еще ждать того момента, когда порыв осмеяния прибьет к земле живучие сорняки абсурда и глупости, остановит хотя бы их рост, освободив место для здоровых семян?

– Неужели не найдется нового Гоголя или Щедрина? Думаю, в современной России наберется материала на десятку, нет, дюжину еще более сатирических «Ревизоров»… – спросил я как-то известного писателя-врача Вересаева.

– Есть-то есть, но им не разрешают издаваться. Одним из ужасов здешней жизни является запрет на свободу мысли; цензура душит каждое вольное высказывание. Для литературы и отдельных областей науки сегодняшняя цензура полностью губительна.

Его ответ совпал с тем, что в открытую говорили самые разные люди, включая тех, чьи взгляды очень близки коммунистическим.

* * *

Настолько оглушительно первое впечатление от всех пороков, пустивших корни при диктатуре пролетариата, – жестокости, глупости, ненависти, – что возникает желание бросить попытки отыскать положительные перемены, принесенные волной революции. Большинство из перечисляемых патриотами страны или партии подвижек при близком рассмотрении оказываются лишь размытыми лозунгами или фантастическими посулами.

Однако, на мой взгляд, одно крупное достижение новой эпохи бесспорно бросается в глаза. Я напишу о нем здесь, поскольку сквозь призму этого явления очень четко прослеживается современное состояние России.

Невольно поражаешься тому, насколько свободнее и смелее стали держаться простые горожане и крестьяне, во всяком случае, те, кого я встречал вблизи крупных городов, – без боязливого подобострастного пресмыкательства, которое еще поколение, даже десятилетие назад, оставалось неизжитым наследием крепостного строя. Вересаев, известный своим талантом запечатлевать малейшие движения человеческой души, поведал также о тех переменах, которые можно заметить в общении с крестьянином или рабочим по сравнению с тем, что было всего пять лет назад, и эти изменения позволяют писателю с оптимизмом смотреть в будущее. В начале революции всеми своими высказываниями и манерой поведения пролетарий как бы показывал сжатые в ненависти кулаки: мол, мы теперь главные, не будем больше плясать под господскую дудку. Сейчас в словах и интонации угадывается нечто иное, осознание равенства и собственного достоинства: рабочий и крестьянин ставят себя не выше и не ниже остальных.

Вне всякого сомнения, вышесказанное свидетельствует о том, что разлом в обществе скоро выровняется. Ветер революции смел остатки феодальной России. Из сознания народа исчезли как холопская привычка унижаться перед вышестоящими, так и безудержное плебейское стремление глумиться над ненавистными поверженными господами. Следовательно, народ достиг такого духовного уровня, который позволит перейти к состоянию покоя, достиг такого душевного настроя, который смог бы естественным образом вывести русских из пучины их революционного возмущения и побудить к мирному труду на благо индивида и общества.

В продвинутых кругах эти настроения наиболее ощутимы и уже давно стали главенствующими. Когда на праздничном литературном вечере памяти Белинского комиссар народного просвещения Луначарский стал в напыщенных выражениях превозносить «истинную маратовскую беспощадность» революционной литературы, я смог заметить, что его слова не возымели никакого действия на присутствующих. В тех кругах революционный пафос давно испарился, воинственные речи больше не вызывают теплого отклика, скорее наоборот.

Среди собственно пролетариев, рабочих масс, оставшихся в крупных городах, ненависть еще не перегорела до конца. Для себя я особенно отметил высказывание врача Софьи Ковалевской – названной в честь матери, известного математика; это замечание было репликой на вышеприведенное наблюдение Вересаева. Ежедневно практикуя среди московских рабочих, она сделала вывод, что в сознании большинства пролетариев крепко засели неуправляемые ненависть и гнев, только теперь народ не знает, на кого их обрушить, – кто «господа», которых нужно покарать. Это наблюдение, по-видимому, справедливо. Слишком много людей на земле не могут существовать без ненависти, слишком много плебейских душонок из всех слоев общества никогда не смогут преодолеть жажды мести, даже не зная, кому мстить и за что. Кроме того, воспоминания о прошлой несправедливости еще слишком болезненны, чтобы ныне живущие простые люди смогли от них полностью избавиться. Душевные раны затянутся только с приходом следующих поколений.