Оскар Шервин - Шеридан

Шеридан называл пристрастие к вину «скверной, непростительной привычкой»; дважды в жизни ему почти удавалось избавиться от нее, но потом она быстро брала над ним верх, так что под конец он, подобно Гудибрасу [3] Гудибрас — герой одноименной сатирической поэмы Сэмюэла Батлера (1612-1680). , мог совершать свои подвиги только под хмельком. Доктор Бейн — врач, пользовавший Шеридана в течение последних двадцати пяти лет его жизни, — рассказывал, что однажды утром его позвали к Шеридану и он нашел у больного сильный жар; когда он спросил у дворецкого, не выпил ли чего-нибудь этакого его хозяин накануне вечером, тот ответил: «Нет, ничего особенного — лишь пару бутылок портвейна». А задолго до этого случая, когда Шеридану случилось растянуть связки ноги, Тикелл, подозревая подагру, рекомендовал ему «покой и бордо». Надо сказать, что привычка к вину, жертвой которой стал Шеридан, считалась своего рода символом мужественности во времена, когда крепко зашибал молодой Веллингтон, когда «Протестант» герцог Норфолкский, упившись, валялся на улице, так что его принимали за мертвеца, и когда спикер Корнуолл сидел в палате общин за баррикадой из кружек с портером — председатель, достойный своих багроволицых подопечных. Эта привычка к вину сохранялась еще долго после того, как вышло из обыкновения проливать слезы, которые, бывало, дождем капали на бумагу, смешиваясь с винными пятнами. И уже много лет спустя, когда одна благочестивая дама спросила Теодора Хука, знает ли он, о чем говорится в памфлете «Два слова, обращенные к пьющему», Хук, не задумываясь, ответил: «Два слова к пьющему? Дай отхлебнуть!»

Судьба рано свела Шеридана с Фоксом, который мог перепить флегматичного Дандаса, а затем углубиться в Гомера, или сыграть по крупной у Брукса, либо сразиться в кости у Крокфорда в компании других кутил, способных пить не пьянея. Но Шеридан, тонкая натура, не мог пить наравне с этими лужеными глотками и уступал пальму первенства таким выпивохам и пьяницам, как Дандас или Питт, у которых в жилах вместо крови текло красное вино. Однажды Питт, вообще-то имевший обыкновение пить в одиночку, возвращался домой из Холлвуда в компании Дандаса; после обеда в одной харчевне на Кентской дороге он уплатил по счету за семь выпитых бутылок вина. Вот что сообщала газета «Морнинг кроникл»: многие видели, как Питт, «направляясь к своей карете после банкета, устроенного в сентябре 1792 года Кентерберийским муниципалитетом, шатался подобно его собственным законопроектам». Все с тем же Дандасом он был частым гостем на званых обедах, где вино лилось рекой, языки развязывались, а застольная беседа принимала весьма веселый характер. После одной такой попойки эти двое, в обнимку и пошатываясь, ввалились в палату общин, будучи явно не в состоянии заниматься государственными делами:

В другой раз Питт должен был поспешно ретироваться за кресло спикера, где его и вывернуло наизнанку.

Государственные дела Великобритании вершились над океанами спиртного и континентами снеди. Эрскин постоянно носил в кармане небольшую флягу с мадерой, к которой прикладывался, произнося речь. Государственный казначей вооруженных сил Ригби говорил, что у него есть одно-единственное достоинство, которым он может гордиться, — умение пить. Это полезное качество очень ему пригодилось, когда, попав в опалу, он стал секретарем герцога Бедфордского в Ирландии: свое недовольство он топил в потоках вице-королевского бордо. Правда, Ригби не соблюдал при этом, пользуясь выражением Берка, «принципов географической морали». В Дублине он пил столько же, сколько в Лондоне, а в Лондоне — столько же, сколько в деревне.

Дандас и Тэрлоу пили портвейн, Фокс — шампанское и бургундское; Шеридан начал с бордо, затем облюбовал портвейн, потом отдал дань увлечения сцеженному пуншу, горячему негусу, бренди, после чего опять вернулся к портвейну. Один только Уилкс отдавал предпочтение крепкому немецкому пиву (впоследствии к этому пиву пристрастился Босуэлл, то пьянствовавший, то каявшийся); что касается Берка, то он, начав с рюмочки бордо, кончил большими порциями горячей воды, хотя было время, когда он жаловался спикеру: «Мне нездоровится. Я слишком много ем, слишком много пью и слишком мало сплю». Питт под конец перешел на разбавленный водицей портвейн; вообще в большинстве своем эти бражники, становясь старше, пили все меньше, но Шеридан (увы, увы!) с годами все чаще прикладывался к бутылке. Если непьющий король любил иногда «запить грушу глотком воды», то принц Уэльский глушил все без разбору, пока не опустился, пресытясь, до кюрасо и цедрато.