Оскар Шервин - Шеридан

По части пылких чувств она совершенно неприступна. У нее множество поклонников, но она не допускает, чтобы хотя бы один из них стал возлюбленным. Шеридан говорит о ней: «С таким же успехом можно ухаживать за архиепископом Кентерберийским».

С ней скучно разговаривать: беседа ее напыщенно-серьезна, сентенциозна, холодна. Говорит она с тягучей медлительностью, словно произносит заранее подготовленную речь. У нее, так же как у ее брата Джона, наблюдается склонность переходить время от времени в обыденном разговоре на ритмизованную прозу. Покупая отрез миткаля, она таким трагически-трепетным голосом спрашивает: «А это не линяет?» — что продавец отшатывается назад, напуганный сим взрывом эмоций. Ее сосед по столу лишается дара речи, когда она адресуется к нему с такой вот тирадой: «Я крайне невежественна, но жажду знаний; скажите, бога ради, что это за рыба?» На одном из устроенных ею приемов можно было увидеть такую картину: миссис Сиддонс с высокомерным выражением на лице молча стоит рядом с герцогом Веллингтонским, ожидая, чтобы он заговорил первым.

Кто-то рассказывал в ее присутствии грустную историю о каком- то чиновнике, который неожиданно умер в своем бюро; миссис Сиддонс, по-видимому, не знавшая всех значений этого французского слова, воскликнула: «Бедняга! И как он только туда забрался?»

Миссис Сиддонс исполнена решимости как можно больше зарабатывать, чтобы обеспечить своих детей. Свои дела она вела ловко и расчетливо, ссорилась из-за денег со своими дублинскими антрепренерами и приобрела в довольно широких кругах репутацию скупердяйки. Поначалу пределом ее мечтаний был капитал в 10 тысяч фунтов стерлингов, но она давно уже скопила сумму вдвое большую.

Шеридан позволяет себе вольности по отношению к миссис Сиддонс. Как-то раз, когда она садится вечером в экипаж, чтобы ехать из театра домой, он неожиданно впрыгивает в карету вслед за ней. «Мистер Шеридан, — говорит она, — надеюсь, вы будете вести себя благопристойно, соблюдая все правила приличия; если вы их нарушите, я немедленно опущу стекло и попрошу слугу выставить вас вон». Шеридан ведет себя вполне благопристойно, но, как только карета останавливается у ее дома на Марлборо-стрит и лакей открывает дверцу, «этот бессовестный негодник, подумать только! — рассказывает миссис Сиддонс, — поспешно выскочил из кареты и бросился прочь, как если бы он хотел скрыться незамеченным».

На сцену большими шагами выходит высокий, величественный, властный воин. Половина публики разражается громкими аплодисментами, другая половина — еще более громкими свистками и воплями. «Долой! Прочь! К черту эти шотландские штучки!» — орут зрители, и вот уже весь зал подхватывает этот клич. Нет, зрители не освистывают крупнейшего британского трагика, играющего Макбета, — все это лишь протест против подлинной шотландской шапочки с орлиным пером, которую он осмелился надеть вместо головного убора, разукрашенного страусовыми перьями, в каковом обычно появлялся на сцене Макбет.

Начинается новая сцена, и вот перед нами появляется, читая роковое письмо, леди Макбет в исполнении величественной миссис Сиддонс. Актрису встречают взрывами аплодисментов; рукоплескания то утихают, то возобновляются с новой силой, и так — семь раз; количество таких взрывов, тщательно подсчитанное, служит мерилом преклонения перед ее славой. Внезапно нетерпеливо шумевшую до сего момента публику охватывает дух идолопоклоннического обожания. Зрители, затаив дыхание, ловят каждое ее слово: не потому, что они увлечены пьесой, а из спортивного стремления уловить момент, когда можно разразиться аплодисментами. Долго ждать не приходится. «Избрать кратчайший путь!» — произносит леди Макбет леденящим душу голосом, в котором уже слышен намек на все дальнейшие преступления. Неистовый восторженный крик с галерки и вслед за этим — гром рукоплесканий. Итак, первый момент отмечен — получено первое «очко». Счет открыт. Вот теперь пошла настоящая игра. При каждом знакомом проявлении гения зрители хлопают, топают ногами, восторженно кричат. Возбуждение и интерес публики резко спадают, когда сцена занята другими актерами. Эти произносят или, вернее, выкрикивают свои реплики так, словно отбывают какую-то неприятную обязательную повинность. В их ролях мало выигрышных моментов, так что зачем стараться? Пьеса медленно движется к завершению, зрители то скучают и переговариваются, то, захваченные великолепной игрой главных исполнителей, целиком превращаются в зрение и слух. В знаменитой сцене, в которой мы видим леди Макбет ходящей во сне, неистовые аплодисменты раздаются чуть ли не после каждой строки. Однако на дальнейшее у зрителей не остается никакого терпения. Спектакль кое-как доигрывается под шуршание шелков и веселый говор расходящейся публики.