Оскар Шервин - Шеридан

Так, например, однажды во время представления шекспировского «Кориолана», когда Кембл и его сестра находились на сцене, кто-то из зрителей запустил в голову миссис Сиддонс яблоком. Джон Кембл, выйдя вперед, на авансцену, обращается к шумящему и волнующемуся залу с таким заявлением: «Леди и джентльмены, вот уже много лет я знаком с благожелательностью и великодушием лондонской публики, но мы не сможем продолжать сегодняшний спектакль, если мы не будем пользоваться защитой публики, если нас, и прежде всего женщин, не оградят от подобных оскорблений».

С галерки кто-то кричит: «Не слышно!» Кембл с пафосом продолжает: «Хорошо, я возвышу голос, и галерея меня услышит. Предоставить нам такую защиту — это моральный долг зрителей, их обязанность; актеры же, дорожа честью своей профессии, имеют право требовать этой защиты. Вот почему я осмеливаюсь предложить от имени и по поручению владельцев театра сотню гиней тому, кто укажет нам на негодяя, повинного в этом поступке».

В зале начинается какое-то движение, слышен громкий шепот, шум. Кембл спокойно продолжает: «Леди и джентльмены, я всецело полагаюсь на присущую лондонским зрителям благовоспитанность, и, надеюсь, ничто не помешает мне выполнять мой долг перед публикой; однако я ни за что на свете не примирюсь с оскорблениями».

С этими словами он покидает сцену под громкие аплодисменты публики, и прерванный спектакль доигрывают без дальнейших помех.

Миссис Сиддонс красива благородной, но строгой и холодноватой красотой. У нее крупные черты лица; черные, резко очерченные брови; прекрасной формы рот и большие, серьезно глядящие глаза. Вот только нос несколько длинноват. «Мадам, ваш нос бесконечен», — воскликнул Гейнсборо, набрасывая ее портрет. Высокая и статная, она имеет величественный вид. Короче говоря, красота миссис Сиддонс совсем не в духе ее времени, когда в моде были миниатюрные, веселые, изящные женщины с пышным бюстом, смеющимися вишневыми губками и бойкими, кокетливыми глазками. Не идут миссис Сиддонс и модные дамские наряды ее времени: кринолины с обручами из китового уса, обувь на высоких, тонких каблуках. Казалось, сама природа создала ее для одежд трагедии.

Трагедийный дар и впрямь является сильнейшей стороной таланта миссис Сиддонс, его альфой и омегой. Ее игра становилась большим событием в жизни всякого, кому посчастливилось увидеть ее на сцене. Каждое ее выступление заставляет женщин плакать навзрыд, а мужчин — вытирать слезы. Кристофер Норт говорил, что ее игра вызывала у зрителей «божественное воодушевление, благоговейный трепет». Столь же восторженно отзывался о ее игре и Хэзлитт: «То была настоящая богиня или прорицательница, вдохновляемая богами. Какая сила исходила от ее чела, какие чувства исторгала ее грудь, эта обитель страстей!» Более вразумительна, чем эти восторженные излияния, оценка Тейта Уилкинсона, который заявил: «Если вы спросите меня: «Что такое королева?» — я отвечу: «Миссис Сиддонс!» Идеал Кембла — мраморная статуя резца Фидия, идеал его сестры — мраморная статуя резца Праксителя.

Миссис Сиддонс щедро наделена одной главнейшей добродетелью, которой недостает столь многим ее сестрам по профессии, — и никакой другой! Она великая актриса, но очень тяжелый человек. Ее преувеличенная стыдливость непомерна; костюм юноши, который она носит в роли Розалинды, не поддается описанию: он не имеет никакого сходства ни с мужским, ни с женским одеянием. По самим своим природным данным миссис Сиддонс явно не создана для этой роли. Ее Розалинда может быть и веселой, и женственно нежной, но она начисто лишена игривого лукавства — не потому, что актриса неправильно трактует роль, а потому, что ее лицо неспособно принять игриво-лукавое выражение. Трудно себе представить женщину, более далекую богеме; ни национальный характер, ни привычки ирландцев ей не импонировали. В Дублинском театре ее шокировали добродушные шутки и комические выходки зрителей, которые могли выкрикнуть из партера: «Сэлли, радость моя, как поживаешь?» — или вдруг пуститься в пляс.

Ее репутация в частной жизни безупречна, и она неизменно пользуется глубоким уважением друзей и высшего света. Хораса Уолпола она превратила в почтительного своего поклонника. Вашингтон Ирвинг находил, что она изо всех сил старается быть любезной, но все равно напоминает ему славных рыцарей Вальтера Скотта, которые