Оскар Шервин - Шеридан

Увы, на самом деле она чувствовала себя все хуже и хуже. Весной 1792 года Элизабет родила дочь, которой при крещении дали имя Мэри — в память о миссис Тикелл. После рождения ребенка здоровье матери совсем расстроилось. Появились симптомы недуга, являвшегося бичом семейства Линли, и старшая сестра шаг за шагом повторила скорбный путь младшей сестры. Ее тоже отправляют лечиться в Бристоль, к горячим источникам, куда она едет в сопровождении Шеридана и миссис Кэннинг. Там ее лечит доктор Бейн — молодой врач, сумевший исцелить себя от чахотки, который склоняется к мнению, что состояние больной еще не безнадежно. Дважды в день она совершает в портшезе прогулку среди известковых холмов, неизменно сопровождаемая мужем. «Завтра, — сообщает миссис Кэннинг, — мы поселимся в очаровательном белом домике с широкими окнами, выходящими в сад с клубничными грядками». Однако доктор Бейн вскоре отказывается от всякой надежды на благоприятный исход; он объявляет, что миссис Шеридан обречена и ей осталось жить от силы полгода.

По дороге в Бристоль Шеридан отправляет письмо, полное меланхолических упреков себе. «Я только что вернулся: долго бродил в одиночестве по взморью. Сочетание ночной тьмы, тишины, безлюдья и моря способно настроить на безрадостный лад любого человека, прожившего достаточно долго для того, чтобы с чувством сожаления поразмыслить о многих эпизодах своей прошлой жизни и без надежды в сердце смотреть в будущее. Как много лет минуло с той поры, когда по этим беспокойным, безрассудным волнам, которые я созерцал и слушал сегодня ночью, я увозил бедняжку Э., угасающую теперь у меня на глазах, от всех ее родных и близких... Как много пережито за этот промежуток моей жизни! Мучиться, вспоминая о прошлом, и ужасаться, размышляя о нем, — вот все, что мне остается».

Дневник Шеридана отражает чередование проблесков надежды с приступами страха, ужаса и отчаяния. Сегодня его поднимают в четыре часа ночи и зовут к одру больной, у которой начались сильные боли в боку. Назавтра ей пускают кровь и ставят шпанскую мушку. «Невозможно описать, — горько жалуется он, — как ужасно для меня одиночество в ночи». То вдруг начинает казаться, что силы возвращаются к ней, то они продолжают убывать. Все больше отдаляется она от земных интересов. «После рождения ребенка все ее помыслы обратились к религии; она размышляет, говорит и читает почти исключительно о божественном; я не перестаю изумляться ее спокойствию и силе духа. Все житейские заботы ее больше не занимают... Вчера вечером она попросила, чтобы ее усадили за фортепьяно. От бедняжки одна тень осталась; она взяла несколько аккордов, глаза ее наполнились слезами, и слезинки закапали на ее исхудалые руки. Душа ее поселилась уже на небесах, бренная же плоть тает и тает, и я напрасно пытаюсь заставить себя поверить в то, в чем, по-видимому, убеждена она: что не все обречено гибели. Поэтому я думаю послать за сыном, тем более что и она хочет его видеть».

Сестра Кристиана однажды позволила себе намекнуть на то, как предосудительно вела себя миссис Шеридан с лордом Эдуардом в прошлом. Это вызывает у Шеридана пароксизм горестных угрызений совести. «О, не говорите ни слова об этом, — воскликнул он. — Она настоящий ангел. Это я во всем виноват. Я был ее злым гением».

«Ангел» помирился со «злым гением»; однако доверять мужу миссис Шеридан больше не может и поручает свою новорожденную дочь заботам дорогой, дорогой миссис Кэннинг. Его же она просит поставить свою подпись под несколькими строчками, написанными ее рукой: «Настоящим я торжественно обещаю моей милой Бетси никогда и ни под каким видом не мешать миссис К. растить и воспитывать моего бедного ребенка. Я не могу написать всего, что хотела бы, но он прочтет это у меня в сердце. Поклянись, иначе я не смогу умереть спокойно...»

За несколько недель до смерти миссис Шеридан причащается. Своей крестнице Элизе Кэннинг она оставляет в наследство часы, брелок и несколько ювелирных вещиц; Джейн Линли — жемчуг. Служанке она завещает большую часть своего гардероба, специально оговорив, что ее мать не должна вмешиваться. «Медальон в виде часов, содержащий портрет моего дорогого мужа», она оставляет «моей дорогой и любимой подруге миссис Кэннинг»; ей же она дарит и свой портрет, который надлежит заказать любому художнику, за исключением Косуэя, а также кольцо. Миссис Шеридан выражает далее желание, чтобы «миниатюрный портрет моей милой Мэри» был вынут из оправы и «соединен с моим портретом, а локон ее волос — с моим локоном, ибо я надеюсь, что миссис Тикелл позволит моей горячо любимой Бетти носить этот медальон в память о двух своих несчастных матерях». Своей собственной матери она оставляет «новый черный плащ, который будет укрывать ее в зимнюю непогоду». Она раздаривает все остальные свои украшения и безделушки, завещает 25 фунтов стерлингов дворецкому Шеридана — Джорджу Эдуардсу и служанке. «Остаются еще некоторые частности, — пишет она в заключение, — которые я передала на словах миссис Кэннинг. Надеюсь, и эти распоряжения будут сочтены выражением моего искреннего желания... а сейчас у меня нет сил продолжать».