Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

Выдернутая из контекста, эта фраза позволяет толковать ее по-разному; можно, например, предположить, что в случае более жестокого наказания Гавел был бы сговорчивее и, вероятно, все-таки эмигрировал бы. Очевидно, что вся чехословацкая и чешская история следующих десятилетий в этом случае пошла бы иначе. Вполне вероятно также, что Гавела мог бы убедить уехать отец, но их встреча не состоялась: в конце июня Вацлав Мария Гавел был госпитализирован с тяжелым воспалением легких, а через месяц умер.

Аналогичные предложения поступали и Улю, и Бенде; и оба, посовещавшись с родными, отказались. Одновременно власти попытались спровадить из страны другого заключенного – осужденного за спровоцированный конфликт с полицейским Рудольфа Баттека. Получив срок в пять с половиной лет, Баттек серьезно думал об отъезде во Францию, и предварительная договоренность об этом уже была достигнута. Тем не менее в самый последний момент он пошел на принцип и отказался писать прошение о помиловании, необходимое для освобождения.

Слушание дела в суде продолжалось всего два дня. Для родных и близких подсудимых в зале оставили всего двенадцать мест. Тех, кто пытался собраться у здания суда, разгоняли силы общественной безопасности. Делать заметки во время процесса не разрешалось; Анну Шабатову (дочь Ярослава Шабаты и жену Петра Уля) вывели из зала. Радикальный социалист Уль, подражая Георгию Димитрову и Фиделю Кастро, вообще отказался признавать суд легитимным и даже не стал с судьей разговаривать. В итоге самый большой срок, пять лет, достался Улю. Гавелу дали четыре с половиной года, Бенде четыре, Динстбиру и Беднаржовой по три. Дана Немцова как мать семерых детей (четверо из них были несовершеннолетними) получила два года условно. Возможно, это объяснялось тем, что ее бывший муж Иржи Немец тоже в этот момент находился под следствием и государство не могло оставить детей без опеки.

В декабре апелляционная инстанция подтвердила приговоры, а в январе Уля, Бенду, Динстбира и Гавела повезли к месту отсидки. Уля от компании отделили, так как ему предстояло сидеть в лагере с более строгим режимом. Оставшуюся троицу отправили в тюрьму Гержманицы в городе Острава.

Гавел был определен на сварочные работы, которые, впрочем, оказались ему не под силу – за семь месяцев он трижды не выполнил норму. Первый раз он получил выговор, второй раз – запрет на просмотр телевизора. Сокамерникам он в шутку сказал, что ничего против этого запрета не имеет: теперь не придется смотреть «тупые русские фильмы». (Между прочим, из тюремных писем следует, что Гавелу очень понравился фильм «Тот самый Мюнхгаузен», а «Табор уходит в небо» за время его отсидки показали даже два раза – его Гавел упоминал потому, что цыганкой была Анна Когоутова). Наконец, после третьего раза тюремная администрация позволила Гавелу переучиться на газорезчика.

Впрочем, наказывали заключенных не только за невыработку нормы. Десять дней в одиночке Гавел получил за то, что помог написать просьбу об освобождении своему неграмотному сокамернику-цыгану. Пять дней одиночки – за то, что у него нашли календарь, о котором он не сообщил администрации. Первоначально троим хартистам очень помогало, что они сидели вместе, но весной 1981 года их разлучили: тюрьму покинул сначала Динстбир, а потом Бенда. Постепенно Гавелу начали отказывать и физические, и душевные силы. Летом 1981 года его поместили в карцер, обнаружив черновики будущих писем Ольге. Но после карцера его пришлось везти в тюремную больницу в Праге.

После обследования в больнице тюрьмы Панкрац Гавел в Гержманицы уже не вернулся, его отправили в тюрьму Боры в Пльзене, и смена места заключения пошла ему на пользу. Во-первых, в Борах он получил куда более легкую работу в бельевой. Во-вторых, если Гержманицы до приезда Гавела-Динстбира-Бенды политических заключенных и не видывали, то в новом месте их оказалось довольно много. Там Гавел встретился все с тем же Иржи Динстбиром, там в это время сидел бывший (и будущий!) вице-премьер Вацлав Валеш. Было несколько узников-христиан, а среди них – будущий пражский архиепископ и кардинал Доминик Дука. «Наша дружба зародилась там, где характеры или ломаются, или крепнут», – вспоминал об этом сам священник 220 220 Václav Havel: příležitostný portrét. Praha: Knihovna Václava Havla, 2013. С. 223 (далее – Příležitostný portrét). .

Гавел никогда не любил рассказывать о тюрьме, и какие-то детали его тюремной жизни так и останутся не известными. И все-таки мы знаем довольно много – благодаря одному из самых знаменитых произведений Гавела-литератора, которое, правда, далеко не во всем может служить надежным биографическим источником. Речь идет о книге «Письма Ольге».