Иван Беляев - Вацлав Гавел. Жизнь в истории [litres]

Но позиция Гавела постепенно сдвигается. Вот его выступление в Парламентской ассамблее Совета Европы 10 мая 1990 года:

Если НАТО возникло как инструмент обороны западноевропейских демократий против опасной экспансии сталинского Советского Союза, то Варшавский пакт, наоборот, возник как своего рода ответвление советской армии и инструмент советской политики. <���…>

Мне кажется, что НАТО как структура более осмысленная, демократическая и лучше функционирующая могла бы лучше трансформироваться в зародыш новой европейской системы безопасности, чем Варшавский договор. <���…>

Что касается Варшавского договора, то мне кажется, что, доиграв свою роль политического инструмента европейского разоружения и проводника некоторых европейских стран при их возвращении в Европу, он потеряет свой смысл и исчезнет. То, что изначально возникло как символ сталинской экспансии, потеряет со временем всякий смысл. 379 379 https://archive.vaclavhavel-library.org/File/Show/157130.

В июне 1990 года Гавел приезжает в Москву на встречу глав государств ОВД с твердым намерением ликвидировать договор, и у Горбачева уже нет ни возможности, ни желания удерживать своих сателлитов с помощью силы. Советский Союз согласен и на ликвидацию военного блока, и на постепенный вывод своих воинских частей.

25 февраля 1991 года было опубликовано «Будапештское заявление», упразднявшее военные структуры договора. В это время сразу несколько бывших коммунистических стран уже приняли участие, пусть и скромное, в операции «Буря в пустыне».

1 июля в Праге организация Варшавского договора прекратила свое существование. Открывая заседание политического консультативного комитета, Гавел пошутил, что приветствует гостей в Чернинском дворце, который находится в стадии реконструкции, как и все страны Восточной Европы.

Горбачев на итоговое совещание в Праге уже не приехал, его представлял Геннадий Янаев, получивший от Гавела определение «грустный пьяница из Достоевского». Меньше чем через два месяца после роспуска Варшавского договора произошел августовский путч ГКЧП, через полгода уже не было в живых самого Советского Союза.

Ну а еще через год с небольшим на карте мира не останется и страны с названием Чехословакия.

Проблемы, с которыми сталкивалась страна в первые годы после бархатной революции, решались по-разному и с разной степенью успешности. Но одну из важнейших задач обновленной демократической Чехословакии решить не удалось. Ей не удалось сохранить саму себя. Чтобы разобраться с долгим и мучительным процессом «сохранения федерации», нужно вновь вернуться по меньшей мере на столетие назад.

Перед Первой мировой войной чехи и словаки, будучи подданными одного монарха, жили довольно изолированно друг от друга. Словацкие земли принадлежали Венгерскому королевству, а чешские напрямую подчинялись Вене. В конце XIX и начале XX века это означало, что чехи имели доступ к образованию на родном языке, относительную (а впрочем, для своего времени вполне ощутимую) свободу национальной прессы и книгопечатания, политические права и зачатки самоуправления. Словаки же в это время находились под натиском жестокой мадьяризации. Если чехи уже десятилетиями отправляли своих депутатов в имперский совет, то подавляющее большинство словаков вообще не имело избирательного права.

Как говорил в конце 1992 года словацкий политик Франтишек Миклошко, «в первую очередь нужно сказать, что республика действительно возникла в то время, когда Словакии прямо угрожала ассимиляция со стороны Венгрии. Чехословацкая республика сохранила Словакию в 1918 году, это нужно вновь и вновь повторять и говорить, что наша благодарность чешскому народу очень велика» 380.

Политические реалии дополнялись экономическими: Богемия и Моравия стали индустриальными лидерами империи, а Словакия оставалась аграрной глубинкой. Все это заложило к моменту создания общего государства мощный контраст c точки зрения уровня благосостояния, урбанизации, образования, отношения к религии у чехов и словаков. В 1918 году на словацком языке учились всего 30 тысяч школьников. В парламенте Первой республики лишь 1% всех чешских депутатов составляли люди духовного звания, а среди словацких депутатов священников было 16% 381 381 Лефф. . Андрей Глинка, словацкий священник и политик правого толка, писал еще до мировой войны: «Наши отношения с чехами должны быть братскими и естественными, произрастающими из сердца и крови. Мы должны пробудить чехов в вопросах веры, а чехи воскресят нас национально, экономически и культурно <���…> Я не беспокоюсь о языке, ведь он почти одинаков. Нас уничтожит чешский атеизм» 382 382 Корбел. .