Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Напротив, об этом в первую очередь пёкся сам Достоевский.

За полтора года до смерти, в 1879 г., он пишет жене по дороге в Эмс: «Надо копить, Аня, надо оставить детям, мучает меня эта мысль всегда наиболее, когда я приближусь лично к коловращению людей и увижу их в их эгоизме…» [924]В её письмах к нему мы не встретим таких ламентаций. Она не чувствует себя вправе говорить с ним о том, что мучает его неотступно и о чём ей даже страшно помыслить. «Я всё, голубчик мой, думаю о моей смерти, – пишет он ей тем же летом 1879 г., – сам (серьезно здесь думаю) и о том, с чем оставлю тебя и детей. Все считают, что у нас есть деньги, а у нас ничего» [925].

«Мне и рубля не накопили строчки», – мог бы он молвить вслед за тем, кто позаимствует словцо из его последнего романа для названия своей любовной поэмы (Алёша Карамазов не любил разговоров про это ). Он не станет богаче даже тогда, когда после Пушкинской речи и «Карамазовых» будет вознесён на вершину прижизненной славы. Денег достанет только на текущие расходы и – на похороны. Что же говорить о баденском лете 1867 г.: строчки были запроданы намного вперед, и из них не написана ещё ни одна.

Если верить Лидии Чуковской, Анна Ахматова, комментируя эпистолярные отчеты Достоевского супруге о том, что он «пообедал за рубль», с негодованием замечала: «Зарабатывал десятки тысяч и не мог пообедать за два рубля!» [926]Но, во-первых, «десятки тысяч» он не зарабатывал никогда. А во-вторых, на тот же рубль можно было вполне прилично закусить. (В Бадене обеденный стол обходился им в один флорин (т. е. 60 копеек) на двоих.)

На 7 июля 1867 г. (зарубежные даты приводятся здесь по новому стилю) всё состояние Достоевских заключается в 25 золотых. Впрочем, их скоро останется 20, ибо пять будут употреблены на игру. Тут нервы Анны Григорьевны не выдерживают. Ей становится «невыносимо грустно», она «даже несколько раз плакала, просто с ума сходила» [927]. Заметим, что всё это происходит в отсутствие мужа. При нём Анна Григорьевна не позволяет себе ни стенаний, ни слёз.

«Наконец он пришел, и я очень хладнокровно спросила: “Проиграл?”, он отвечал: “Да”…» Натурально, после очередных самобичеваний, уверений в любви и кратких объятий он просит спонсировать его – пусть даже в минимальных размерах. Анна Григорьевна колеблется, советует сегодня больше не рисковать, подождать хотя бы до завтра. «Но он меня умолял дать ему хоть два золотых, чтоб он мог успокоить себя. Я вынула и отдала». Деньги даются уже не для победы, а исключительно как седативное средство. Успокаивается, правда, только берущий. «Он ушёл, а я ужасно как плакала» [928].

Два золотых проигрываются мгновенно. Остаётся 18. Накануне, помним, их было 65. Достоевский спрашивает ещё три монеты, объявив, что если он и их проиграет, то завтра они с Анной Григорьевной уезжают из Бадена. Как она и предполагала – он проигрывает всё, причём на сей раз в её присутствии. С 15 золотыми решено отправиться в Женеву: там, по счастью, нет игорных домов.

Возвращаясь с рулетки, они встречают Ивана Александровича Гончарова. (Он стоит в престижной гостинице «Европейский двор», платя два флорина в день и ещё за два получая там обед из восьми блюд.) Автор «Обломова» тоже поигрывает, хотя и не так интенсивно. Два сошедшихся на чужбине русских писателя вспоминают третьего – И. С. Тургенева: он обретается тут же, неподалёку. (Для кворума не хватает только Льва Толстого!) По словам Гончарова, автор «Отцов и детей» наблюдал Достоевского на рулетке, но не подошёл к нему, ибо «знает, что играющие не любят, когда к ним подходят». Достоевский понимает, что он открыт, мало того – что оказался в положении весьма деликатном. Он должен Тургеневу 50 талеров – ещё с 1865 г. (они были присланы в Висбаден – кстати, вместо просимых ста – когда он, проигравшись, сидел там без копейки – в размышлении, как получить в журналах аванс за ещё не написанное «Преступление и наказание»). После встречи с Гончаровым он решает, что немедленно должен сходить к своему кредитору – «иначе тот подумает, что Федя боится прийти из боязни, что тот потребует свои деньги» [929]. Если не потребовать, то хотя бы слегка намекнуть Тургенев имеет все основания. Ибо тогда, в 1865, заёмщиком было заявлено: «Само собою, что раньше трёх недель, может быть, Вам и не отдам. Впрочем, может быть, отдам и раньше» [930].

По дороге домой он мягко даёт понять супруге, что проиграл потому, что в её присутствии был нерасчётлив, нервничал и торопился (не подошедший к нему Иван Сергеевич косвенно как бы ставится ей в пример). Тогда Анна Григорьевна решительно предлагает ему взять ещё три золотых и уже без неё «в последний раз попытать счастья». Она подробно описывает реакцию мужа на это великодушное предложение. «Федя был удивительно как рад, начал меня называть разными хорошими именами, говорил, что желал бы лучше, чтобы у него была жена дерево, чтоб она его бранила, чем так кротко его принимала и даже вместо брани только утешала, потому что это больно, когда кротко с ним поступают» [931].