Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

Дочь Достоевского никогда не упускала случая напомнить о благородном происхождении своих нордических – по материнской линии – предков.

Любовь Фёдоровна любила повторять, что именно от скандинавов её мать унаследовала тот дар предвидения, который поражал её саму и в ещё в большей степени – знавших её людей. Но, кажется, в добрачной жизни Анны Григорьевны нельзя обнаружить никаких намёков относительно характера её будущего супружества. Интеллигентной девушке, ей не приходило на ум разбрасывать обувь в крещенский вечерок или выпытывать у прохожих имя суженого. У нее не было никаких роковых предчувствий .

Правда, позже она уверяла, что автор «Неточки Незвановой» (именем Неточка её шутя называли в детстве), будучи любимым писателем её отца, привлекал также и её девические симпатии. Но таким же кумиром мог бы, наверное, оказаться и Тургенев, выйди, положим, она за него замуж. Ничто так не способствует писательским бракам, как женская – сугубо литературная – приязнь.

После смерти имя её стало именем нарицательным, мировым эвфемизмом, едва ли не брендом – эталоном преданности, образцом служения, символом долга. (В этой связи обычно вспоминают светский, но, кажется, не лишённый скрытой горечи комплимент, сказанный ей Толстым, – что «многие русские писатели чувствовали бы себя лучше, если бы у них…» и т. д.)

Поэзия, впрочем, как ей и положено, сформулировала проблему наиболее лаконическим образом:

И впрямь: прецедент , за двумя-тремя исключениями, не вызвал энтузиазма. Между тем «случай Анны Григорьевны» уникален и всеобщ. Уникален – как факт неслыханного везения, конгениальности двух ни в чём не схожих натур: шанс, единственный в своём роде [759]. Всеобщ – как зримое воплощение тех коренных свойств русской женщины, о которых толковал автор Пушкинской речи и которые «вдруг» оказали могущественное воздействие на его собственную судьбу.

Генеалогические корни Анны Григорьевны переплетаются между собой на пути из варяг в греки.

Её шведские предки, обитавшие средь «финских хладных скал» – точнее, в городе Або, – переместились в Петербург лишь к началу XIX столетия. Мать, Мария-Анна (урожденная Мильтопеус, по переходе вследствие брака из лютеранства в православие – Анна Николаевна Сниткина), родилась в славном 1812 г. и была на тринадцать лет моложе своего мужа, которого, прежде чем стать его невестой, легкомысленно именовала «старичком». Она не ведала, что у её собственной дочери разница лет с супругом окажется вдвое больше.

Отец Анны Григорьевны, Григорий Иванович Сниткин, в молодости завзятый театрал и, как уверяет его внучка, самый привечаемый из платонических воздыхателей прелестной Асенковой, вёл свою родословную от казаков, ставших позднее полтавскими помещиками и носивших фамилию Снитко. Малороссы, они обитали в тех местах, где армия Карла XII – в рядах которой вообще-то могли сражаться шведские предки Анны Григорьевны, – нашла свой бесславный конец. (Род Достоевского двигался несколько западнее этих земель, очевидно, тоже зачёрпывая из малороссийских истоков.) Хохлацкая и шведская крови смешались. В результате на свет явится та, кому автор «Братьев Карамазовых» посвятит свой «закатный» роман.

На этом, однако, не обрывается цепь «странных сближений». Родившаяся 30 августа 1846 г. (кстати, в год литературного дебюта автора «Бедных людей»), в день памяти святого Александра Невского, в доме, принадлежавшем одноимённой лавре, Анна Григорьевна в 1881-м похоронит на Тихвинском кладбище той же лавры своего знаменитого мужа. «…И, если будет угодно судьбе, – напишет она на исходе жизни, – найду и я, рядом с ним, место своего вечного успокоения» [760]. Исполнение желания отдалится. Гроб с её телом будет долго стоять непогребённым; её могилу в чуждой ей стороне осквернят и забросят.

И лишь спустя полвека после её кончины прах обретёт взыскуемый ею покой: там, где она и хотела.

И опять повисает неизбежный вопрос: зачем? Зачем беспокоить тени, не предназначенные для академического внимания, тем более что обретаются они в донельзя замусоренном пространстве частной жизни? Какое касательство к духовным свершениям творца имеет его вторая половина – существо в лучшем случае вспомогательное? Казалось бы, она менее значимая фигура для понимания его жизненного и творческого пути, нежели другие современники – его именитые коллеги, они же – идейные друзья и враги. Жёны имеют довольно слабое отношение к истории текста, даже им посвящённого (взять тех же «Братьев Карамазовых»); в лучшем случае они его переписчики и хранители.