Игорь Волгин - Ничей современник. Четыре круга Достоевского

«…Тоска томит нас с женою, – пишет Мих-Мих Достоевскому в марте 1864 г. – Точно душа наша отлетела от нас. Каждый день я плачу по Варе. Это был ведь наш последний рёбенок. Чуть только останусь один, так она и вертится передо мною с своей гримаской, за которую я обыкновенно называл её: Нос! Бедная, милая Люшка!» В семье, где росли автор и адресат этого письма, из восьми детей умер только один – что по тем временам, имея в виду обильную детскую смертность, скорее исключение из правил. У Михаила Михайловича умерли пятеро. Последнего скончавшегося ребёнка он не переживёт и на полгода.

Проводивший лето 1864 г. на даче в Павловске, он почувствует себя плохо во вторник 7 июля, а умрёт в пятницу 10-го. Никто из домашних не ожидал печальной развязки. Но приехавший доктор отозвал Достоевского в сторону и объявил ему, что нет никакой надежды. Он сказал, что больной «уже ощущает сонливость, что к вечеру он заснёт и уже более не проснётся» [617]. Врач не ошибся.

Он мог бы повторить эти тютчевские строки, если бы тогда они уже были написаны.

В апреле умирает жена, в июле – брат. Достоевский остаётся один.

Брата похоронят в Павловске, и агент III Отделения, отметив малолюдность церемонии, добавит: «Надгробной речи никто не говорил» [618]. Так секретный надзор, учреждённый в 1849 г., сопроводит тишайшего Михаила Михайловича до могилы.

«Сколько я потерял с ним – не буду говорить тебе, – пишет Достоевский брату Андрею. – Этот человек любил меня больше всего на свете, даже больше жены и детей, которых он обожал» [619].

Что касается жены, Эмилии Фёдоровны (происхождение отчества туманно: отца, как выясняется из её метрического свидетельства, звали Дитрих-Иоганн), Михаил Михайлович вступил с нею в брак, преодолев лёгкое сопротивление обеих семей. Во-первых, московских Куманиных, недовольных слишком ранними матримониальными намерениями племянника, а во-вторых, и ревельских Дитмаров, смущаемых разницей вероисповеданий. Так в род Достоевских замешалась не наблюдаемая прежде немецкая кровь. Правда, Мих-Мих восстановил баланс , заведя ребёнка на стороне – от Прасковьи Петровны Аникиевой, чьё простое русское имя не вызывает как будто никаких подозрений. Об этой связи, разумеется, знает Достоевский, чей «подпольный» роман с А. П. Сусловой протекает при молчаливом доброжелательстве брата, не очень жалующего его законную жену. Знает Достоевский и о наличии у брата внебрачного сына Вани; относится к нему приязненно и по смерти брата – не забывает. В письме к пасынку Паше Исаеву из Дрездена (1867) он наставляет: «Главное, справься: где Ваня? Хорошенько справься». Через того же Пашу пересылаются деньги для Прасковьи Петровны. «Кланяйся и целуй Ваню», – пишет он пасынку в другом письме.

Надо полагать, эти родственные приветы не очень нравились Анне Григорьевне, в глазах которой даже официальное семейство Михаила Михайловича выглядело обузой. В мужниных нахлебниках она усматривала угрозу скромному бюджету собственной семьи. Стенографический дневник Анны Григорьевны за 1867 г., который молодая спутница Достоевского вела за границей, содержит с трудом поддающуюся расшифровке запись о каком-то письме «от Прасковьи», которое Анна Григорьевна с негодованием изорвала.

Для детей Михаила Михайловича наличие сводного брата вовсе не являлось секретом – во всяком случае, в их зрелую пору. «Остаюсь твоим братом», – заканчивает законный сын Федя своё письмо «голубчику Ване». Он просит адресоваться к нему «как к Ф. М. Дост<���оевскому>-второму, а то может попасть в руки дяди» [620]. Дядя у обоих корреспондентов был общий.

Впрочем, следы Аникиевых теряются – и мы не знаем, продлилась ли эта ветвь рода.

Но вернёмся к законной супруге. При жизни брата Достоевский никогда не забывает передать ей поклон. После его смерти – как может поддерживает вдову. Находясь за границей, требует от Паши Исаева, живущего в семье покойного Михаила Михайловича, чтобы пасынок не оказался бы «как-нибудь в тягость Эмилии Фёдоровне и не наделал бы ей каких-нибудь неприятностей», а, напротив, был бы с ней почтителен и добр [621]. Пишет он из Женевы и самой вдове: «Не проходило дня, чтоб я об вас обо всех не думал». Он справляется о здоровье и успехах детей. «Мучает меня очень то, что в настоящую минуту ничем не могу помочь Вам. Мне это чрезвычайно тяжело. К Новому году хоть из-под земли достану, а с Вами поделюсь» [622]. Это пишется, когда Анна Григорьевна беременна их первым ребёнком.