Всеволод Керов - Народные восстания и еретические движения во Франции в конце XIII — начале XIV в.

Какие же стороны идейного наследия Оливи выделяют его из числа теологов и философов, а также политических деятелей современной ему эпохи, в какой мере можно говорить о его вкладе в дальнейшую эволюцию философской и политической мысли?

Прежде всего рассмотрим теологические вопросы. Отклонения взглядов Оливи от христианских (католических) догм вызывали у орденского руководства и римской курии глубокое беспокойство и сопровождались репрессивными мерами. Прежде всего это касалось противоречившей католической догме интерпретации образа девы Марии, а также вопроса о троице. Его обвиняли, что в этом вопросе он умышленно следовал «заблуждению», которое папа Иннокентий III поставил в вину Иоахиму Флорскому (28, р. 230).

На церковном соборе во Вьенне (булла «Fidei catholicae fundamento» от 6 мая 1312 г.) были осуждены три, как считалось, наиболее опасных для церкви тезиса Оливи (33, № 480–483, р. 221–223), в частности отрицание таинства крещения детей и таинства брака. Несомненно сходство указанных тезисов Оливи о таинствах со взглядами членов еретических сект, действовавших в XIII–XIV вв. во Франции. Можно проследить влияние идей Оливи на таинство брака на взгляды Эразма Роттердамского и Лютера (253, р. 200–204).

Перечень отклонений Оливи от основных догм можно было бы продолжить. Католические теологи, анализировавшие взгляды Оливи, справедливо определили целый ряд выдвигавшихся им концепций как «еретические» (28). С нашей точки зрения, эти концепции, наполненные критическим содержанием и направленные против католической церкви, были типичным проявлением городской ереси.

В неменьшей степени недовольство теологов и руководителей ордена вызывали концепции Оливи по вопросам, которые можно отнести к числу философских.

Бог, по мнению Оливи, — это лишь высший координатор всей деятельности сотворенного существа (т. е. человека) (64, III, Q. CXVI, р. 335). Последний получает, таким образом, определенную свободу действий: «Хотя наше желание зависит от того или иного действия божественной воли, оно, однако, находится в нашей власти» (28, р. 230). Возможности бога ограничены и в других отношениях: «Бог не может сотворить вечный мир» (64, I, Q. V, р. 92), ибо всякое творение существует и действует во времени (64, I, Q. IV, р. 86).

Оливи высмеивал тех философов, которые заявляли, что пространство стало бы пустым в случае, если мир начал бы исчезать. Объясняя им свою точку зрения, он утверждал, что пространство неотделимо от Вселенной и ее составных частей (64, I, Q. V, р. 94). Хотя Оливи и связывал многообразие мира с деятельностью бога, он прежде всего стремился подчеркнуть бесконечность материи (вещества), материальной

основы окружающего нас мира (64, I, Q. III, р. 34). Его положения о материи и ее свойствах, о характере процессов, происходящих во Вселенной, свидетельствуют об их близости к материалистическим постулатам Аверроэса и латинских аверроистов, прежде всего Сигера Брабантского.

В воззрениях Оливи можно найти элементы пантеистических представлений (28, р. 232). Отметим при этом, что пантеистические теории в средние века имели различные направления и оттенки и не всегда приходили к прямо выраженным материалистическим и атеистическим выводам (203, с. 37; 221). Интерпретация Оливи механизма познания носила материалистический характер: «В интеллекте нет ничего, чего первоначально не было бы дано в чувстве» ( Nihil est in intellectu quod prius non fuerit in sensu ) (64, III, Q. LXXII, p. 36). Официальные критики Оливи с тем большей силой выступили против этого и подобных тезисов Оливи, что они подрывали одно из основных положений августинианства — о божественном озарении (иллюминизме) как способе познания истины (28, р. 227). Оливи устанавливает здесь, что каждый акт познания имеет свои корни в ощущении и является его продолжением. Тем самым вслед за своим старшим современником Роджером Бэконом он подчеркивает роль опыта в познавательном процессе.

Таким образом, переход о чувственного познания к рациональному или, как писал Оливи, от ощущения к интеллекту возможен лишь благодаря одухотворенности мысли, которую приобретает действующий интеллект. Различие же между этими двумя ступенями познания состоит в том, что первая всегда будет познанием единичной вещи, а вторая — познанием общего. Человеческое познание является лишь переходом от потенциальной возможности к действию, где объект играет роль действующей причины. Оливи подчеркивает, что познавательный акт зависит от активности нашего интеллекта и осуществляется посредством отражения познавательного объекта в познающем субъекте (64, III, Q. LXXII, р. 36).