Владимир Фромер - Ошибка Нострадамуса

— У меня никого не осталось в этом мире, кроме тебя и Рембо. Я должен быть с ним до самого конца, каким бы он не был, — говорит он матери и отправляет телеграмму своему беспутному товарищу, господину его души. Зовет его в Брюссель.

И Рембо приезжает. Верлен встречает его пьяный, взбудораженный, почти обезумевший от обрушившихся на него бедствий. С распростертыми объятиями бросается он к своему единственному другу, но Рембо его резко отталкивает:

— Свинья, как ты мог бросить меня в Лондоне без денег? — кричит он и бьет кулаком по столу. — Деньги! Давай деньги, и я сразу же вернусь в Лондон. Знать тебя больше не хочу. Вот уж не предполагал, что ты окажешься таким ничтожеством.

Впавший в исступление Верлен бросился к ящику письменного стола и достал пистолет, который недавно купил, сам не понимая зачем. Дважды выстрелил. Первая пуля вонзилась в дверь, а вторая пробила Рембо запястье. Рембо иыскочил на улицу. Мгновенно протрезвевший Верлен кинулся вслед за ним.

— Ремб, — кричал он, — я не хотел, Ремб. Прости меня!

Но Рембо, решивший, что Верлен гонится за ним, чтобы его прикончить, стал звать на помощь. Отовсюду сбежались люди. Верлен бросил пистолет на землю и заплакал.

Дальше — провал в памяти. Очнулся Верлен в тюремной камере с маленьким, похожим на бойницу решетчатым окнам, высоким потолком и серыми стенами. Лихорадочное возбуждение спало, и он с ужасающей отчетливостью вспомнил все.

А кошмар только начинался. В Бельгии в то время мужеложство было уголовно наказуемым деянием. Посему Верлен, невзирая на его протесты, был подвергнут оскорбительному медицинскому осмотру, который провели два судебно-медицинских эксперта. Их вывод был однозначен: у величайшего поэта Франции была гомосексуальная связь.

Настал день суда, которого Верлен ждал в лихорадочном нетерпении. Находясь в плену собственных иллюзий, он верил, что суд примет во внимание его невменяемое состояние в момент трагического инцидента. Ему удалось убедить себя, что больше двух недель, ну, в крайнем случае, месяца ему не дадут. Ведь это Рембо во всем виноват. «Мир — это наше представление о нем, — записал Верлен в своей тетради, — и мы по своему желанию можем сделать его или очень большим, или очень маленьким. Только не нужно себя ощущать жалким. А я ощущаю, потому что позволил Рембо превратить себя в марионетку».

8 августа в сопровождении тюремщиков его доставили в зал заседаний исправительного суда во Дворце правосудия. Судебный приговор: два года тюрьмы — оглушил Верлена. Его, едва живого от ужаса, тюремщики почти вынесли в коридор, где он не смог сдержать душивших его рыданий. А потом за ним захлопнулась тяжелая дверь тюремной камеры. Более семисот дней позора и одиночества — вот чем обернулась для него опасная дружба с гениальным юношей, мечтавшим стать «сыном солнца».

Как ни странно, но тюрьма оказалась для него благом. Благотворно отразился на его состоянии запрет пить. Мозг, освобожденный от алкогольного сумеречного дурмана, заработал в полную силу. К тому же в заключении произошла с ним духовная метаморфоза, избавившая его от тяжелого невроза. Несчастный, покинутый всеми страдалец находит утешение в религии. В убогой тюремной церквушке Верлен впервые за многие годы исповедуется, принимает причастие и становится ревностным католиком. Это приводит к такому взрыву творческой энергии, какого он давно уже не испытывал. Религиозный экстаз благодатно влияет и на его музу. Былая эротика вытесняется религиозным пылом, богемность — любовью к Творцу всего сущего. В неволе Верлен переживает самые высокие творческие мгновения жизни. Недаром потом он будет с тоской называть тюрьму «волшебным замком», где была сформирована заново его погрязшая в пороках душа.

16 января 1875 года Верлен выходит на свободу. Никто из друзей не встречает его у тюремных ворот. Только бесконечно преданная своему единственному сыну старая мать.

Несмотря на то что Верлен считал Рембо единственным виновником своих бед, он, как ни пытался, не мог его забыть. Однажды к нему в камеру вошел директор тюрьмы, относившийся к своему знаменитому узнику с большим пиететом. Еще бы! Ведь Верлен состоял в переписке с самим Виктором Гюго — кумиром всей читающей Европы.

«Друг мой, — сказал директор, — вчера в тюремную приемную вошел молодой человек, который просил передать вам это». И он протянул Верлену тоненькую книжечку. Это была последняя работа Рембо «Одно лето в аду». На титульном листе значилось: «П. Верлену — А. Рембо». Эту драгоценную книжечку Верлен хранил всю оставшуюся жизнь и завещал ее своему сыну. С тех пор он стал писать Рембо письма, Рембо отвечал редко и сдержанно.