Владимир Фромер - Ошибка Нострадамуса

«Только этого нам не хватало», — сказал король и принял меры. Флейта была разломана, французские книги выброшены на помойку, а самого принца государь пинал ногами, плевал ему в лицо, таскал за волосы и бил палкой. Однажды он даже возжелал удавить сына шнурком от шторы. Королеве, бросившейся спасать своего ребенка, досталось так, что она целые сутки не могла встать с постели.

Подозрения Фридриха-Вильгельма относительно противоестественных наклонностей наследника престола впоследствии подтвердились. Женщин Фридрих не жаловал и не вступал с ними в интимные отношения. Исключением и, по всей вероятности, единственным, была блистательная танцовщица Барбарина Кампанини. Об этом рассказал в своих мемуарах Казанова, который, впрочем, отметил, что связь с этой дивой балета длилась недолго и лишь травмировала короля. Чтобы привлечь эту суперзвезду в Берлин, Фридрих заключил с ней особый контракт. Барбарина должна была получать семь тысяч талеров в год — сумма баснословная по тем временам. А когда танцовщица контракт разорвала, король приказал «принять надлежащие меры, чтобы доставить эту тварь на место». «Эту тварь» (Барбарину) выкрали из Вены и доставили «на место», то есть в Берлин. Вольтер, бывший длительное время близким другом короля, отметил в своих мемуарах: «Фридрих был немного влюблен в Барбарину, потому что у нее ноги были мужские».

Приведем еще один отрывок из мемуаров Вольтера: «Встав ото сна и одевшись, Фридрих вызывал к себе двух-трех любимцев — то ли лейтенантов своего полка, то ли пажей, то ли гайдуков. Пили кофе. Тот, кому кидали носовой платок, оставался еще на несколько минут с королем. До последних крайностей не доходило, ибо Фридрих еще при жизни отца тяжело пострадал от своих мимолетных связей и дурное лечение не поправило дела. Играть первую роль он не мог: приходилось довольствоваться вторыми ролями. Женщины доступа во дворец вообще не имели». У нас нет оснований не доверять свидетельству Вольтера.

Правда, покорившись отцовской воле, Фридрих женился на миловидной блондинке из старинного дворянского рода Элизабет-Кристине и мирно сосуществовал с ней несколько лет, изображая примерного семьянина. Но продолжалось это лишь до смерти родителя, после чего Фридрих запретил супруге появляться в королевской резиденции, а случайно увидев ее после шестилетней разлуки, заметил со свойственной ему прямотой: «Как же безобразно вы, мадам, растолстели». Король не любил полных женщин. Впрочем, худых он тоже не очень жаловал…

В 1730 году, доведенный до отчаяния деспотизмом отца, юный принц решил бежать из Пруссии, толком сам не зная куда. О его замысле были осведомлены лишь двое ближайших друзей: лейтенант Ганс Герман фон Катте и шестнадцатилетняя фрейлина Дорис Риттер, с которой принц в то время часто общался. Со стороны могло показаться, что Фридрих за этой девицей ухаживает, хотя на самом деле он всего лишь ценил ее острый ум. Лакей, подслушавший разговор Фридриха с фон Катте, донес королю о планах наследника. Фридриха арестовали в сарае, где он уже успел переодеться в приготовленную для побега одежду.

Король был вне себя. Принц ведь служил офицером в армии, и поэтому его бегство можно было расценивать как дезертирство. А по нравственным понятиям Фридриха-Вильгельма дезертирство являлось чудовищным преступлением, за которое полагалось лишь одно наказание: смертная казнь.

Августейший родитель сам допрашивал взбунтовавшегося сына. Фридрих стоял перед отцом с сокрушенным видом, бледный, но спокойный. Хорошо зная отцовский нрав, он был готов ко всему. Король поразил его тем, что не впал в раж, не взялся за трость и не повысил голоса. Фридриху даже показалось, что отцовский взгляд исполнен печали, но надежда, пробудившаяся в его сердце, быстро угасла.

— Ты запятнал честь нашего королевского дома своим дезертирством, — произнес Фридрих-Вильгельм спокойным голосом — один Господь ведает, чего это ему стоило. — А дезертирство есть исчадие ада, порожденное детьми дьявола. Никто из сыновей божьих не может быть повинен в таком преступлении. Поэтому с тобой поступят в соответствии с законом.

«Дело плохо, — подумал Фридрих, — он бы не разговаривал со мной так, если бы не решил меня казнить».

— Я заслуживаю наказания, государь, и подчинюсь вашей воле, какой бы она ни была, — произнес Фридрих. — Могу сказать лишь то, что я глубоко раскаиваюсь в своем опрометчивом поступке.