Владимир Фромер - Солнце в крови. Том первый

Да что же это за странная политическая программа, сводящаяся к тому, чтобы сидеть сложа руки? Тот, кто не надеется изменить политические реалии, не должен браться за руль.

Рабин взялся и очень быстро оказался в положении купеческого сынка, промотавшего отцовское наследство.

Пятнадцать лет понадобились ему, чтобы вновь пробиться к вершине власти. На сей раз — программой революционного прорыва к всеобъемлющему миру. Плохой или хорошей, это иной вопрос.

Сагу о Рабине нужно начинать с 1-го марта 1922 года. В этот день в Иерусалиме, в семье Нехемии и Розы Рабин (Робичевых) родился мальчик, названный Ицхаком. Отец Нехемия отличался рыхлостью характера и спокойной созерцательной душой. В доме всем заправляла мать, Роза, урожденная Коган, женщина энергичная и властная, преданная сионистским идеалам и настолько погруженная в общественную деятельность, что для семьи почти не оставалось времени. Отец, служащий Электрической компании, тоже редко бывал дома.

Но дети все же не росли, как сорняки у забора. Роза ввела в семье железную дисциплину. Ее власть над членами маленького семейного клана была безграничной. Ей, а не отцу, посвятил Рабин большую часть своей книги «Отчий дом».

«Мы с сестрой, — вспоминает Рабин, — делали все домашние работы: застилали кровати, сами стирали, готовили, убирали. Один из принципов мамы я очень не любил. Она считала, что еду нельзя выбрасывать. И то, что мы с сестрой не съедали утром, оставалось нам на обед».

Годами Нехемия вел с женой борьбу за то, чтобы она позволила купить маленький холодильник. Роза ненавидела роскошь, презирала излишества, но была амбициозной.

— Если ты не будешь первым, — говорила она сыну, — то я буду считать, что ты последний.

Роза была из тех женщин, что «в горящую избу войдут». А «коня на скаку» она и впрямь остановила.

«Не помню уже, какой шел год, но было мне тогда лет шесть, — вспоминает Рабин. — В одно весеннее утро мама разбудила нас очень рано и сказала: „Дети, мы идем на адлояду“. Мы с сестрой, весь год мечтавшие увидеть карнавальное пуримское шествие, знаменитую адлояду, завопили от радости. И вот мы сидим на местах для почетных гостей. Вокруг буйство красок. Мы то и дело показываем друг другу особенно смешную маску и хохочем.

Сейчас начнется адлояда. Откроют ее отцы города, гарцующие на лошадях, украшенных разноцветными ленточками.

— Вот Меир Дизенгоф [31] Дизенгоф Меир (1861–1936) — сионистский деятель, один из основателей и первый мэр Тель-Авива. , — говорит мама, — а вот…

И вдруг она срывается с места и оказывается прямо перед мордами лошадей, уже тронувшихся в путь по знаку Меира Дизенгофа. Первого коня мама хватает за узду, и все шествие останавливается.

— Ты не смеешь открывать адлояду, — кричит мама человеку, растерянно глядящему на нее с высоты конского крупа. — Ты — враг рабочего движения.

Этим „врагом“ оказывается мамин идеологический противник в то время — Авраам Шапиро.

Поднимается шум. Все обступают маму, кричат.

Я растерян. Моя мама остановила всю адлояду. Вдруг она машет рукой, легко взбегает к нам и говорит:

— Мы в этом участвовать не будем. Ицхак, Рахель, марш домой».

Мать умерла, когда Ицхаку едва исполнилось шестнадцать лет.

Всю жизнь Рабин находился в тени женщин, охваченных необоримым зудом общественной, социальной и политической деятельности.

Мама Роза, Биба Идельсон, Двора Нецер, Голда Меир — эти «мамаши» рабочей партии Мапай [32] Мапай (аббр. ивритских слов «Рабочая партия Израиля») — социал-демократическая партия, созданная в 1930 г. и ставшая влиятельнейшей политической силой в Эрец-Исраэль, а затем и в государстве Израиль. В 1968 г. преобразовалась в Израильскую партию труда. В 1969 г., в связи с ростом политической активности правых партий, вошла в блок рабочих партий Маарах. , обладавшие всеми качествами, кроме женственности, оставили глубокий след в его психике. И, конечно, неизбежен был его брак с Леей Шлоссберг, обладавшей совсем иной ментальностью.

Не было в ней ни капли аскетизма, присущего вышеперечисленным особам. Как канатоходец, шел Рабин от матери, заложившей основы его характера, к жене, завершившей его формирование.

Нетрудно представить, что сказала бы мама Роза, если бы смогла увидеть устроенное Леей семейное гнездышко. Да она выскочила бы за дверь, швырнув на пол горящую спичку.

В детстве он был застенчив, болезненно самолюбив, легко уязвим. Никогда не претендовал на роль вожака в гимназии Кадури, где учился. Не любил участвовать в шалостях сверстников. Но семена честолюбия, посеянные в его душе мамой Розой, дали всходы.