Вадим Парсамов - На путях к Священному союзу - идеи войны и мира в России начала XIX века

Примерно так же, хотя в более благоприятной для России и русских форме, высказывалась мадам де Сталь. Спасаясь от Наполеона, Сталь 14 июля 1812 г., в памятный день взятия Бастилии, пересекла границы Российской империи. Сама она подчеркивала символичность этой даты: «Я пересекла границу России 14 июля, в день, когда началась Французская революция, и это совпадение поразило меня, отрезок истории Франции, начавшийся 14 июля 1789 года, завершился для меня в этот день» [Сталь, 2003, с. 198]. Таким образом, движение в пространстве для Сталь, въезжающей в Россию, является перемещением из одной эпохи в другую. На этом строится главная антитеза ее размышлений о войне 1812 г. Деспотии наполеоновской Франции противопоставляется свобода Александровской России. Вопреки традиционной европейской антитезе: Запад (свобода) – Восток (деспотизм), Наполеону парадоксально придаются черты непросвещенного восточного деспота («восточный этикет, введенный Наполеоном при своем дворе, остановил просвещение, распространяемое в ходе непринужденного светского общения» [Staël, 1983, р. 426]. В противоположность этому Александр I предстает как просвещенный европейский монарх. Если Наполеон поработил самый просвещенный народ, то Александр просвещает один из самых непросвещенных народов, соприкасающихся с европейским миром. При этом само варварство русских Сталь оценивает положительно: «В таком поведении есть нечто роднящее русских с дикарями, однако мне представляется, что среди нынешних европейских наций могучи лишь те, которые именуются варварскими, то есть нации непросвещенные, иначе говоря, свободные» [Сталь, 2003, с. 208].

Говоря о первобытной свободе русских, Сталь должна была испытывать затруднение с объяснением феномена крепостного права. В «Рассуждениях о Французской революции» она обошла молчанием эту проблему. Но в «Десяти годах в изгнании» дается идеализированный образ русского рабства, когда «знать и народ, можно сказать, живут одной семьей, как в античности» [Там же, с. 210]. Поэтому сопротивление Наполеону является единодушным порывом всей нации. Сталь несколько смущало то обстоятельство, что данный порыв проявлялся в том, что дворяне «дарили своих людей» государству, т. е. записывали своих крепостных в ополчение: «Мне трудно было свыкнуться с выражением “подарил людей”, – пишет она, – однако в этих обстоятельствах крестьяне сами страстно желали сражаться с врагом, господа же оказывались не более чем исполнителями их воли» [Там же, с. 211].

Война 1812 г., в представлении Сталь является прежде всего войной народной. Русская нация «на борьбу с завоевателем поднялась почти целиком» [Там же]. В этом заключается своеобразие русского народа как народа преимущественно военного и его отличие от европейцев, включая и французов, позволивших поработить себя Наполеону. Идея народной войны у Сталь приобретает эмблематический характер. Для нее важен сам облик русского крестьянина. Одним из важнейших признаков является борода. Она одновременно символизирует силу, достоинство и благочестие русского человека [48]. Яркие краски восточного костюма («синее платье, перепоясанное красным кушаком» [Там же, с. 201] и наполненная символами религия («их вера в зримые символы религии весьма трогательна») довершают образ «народа исполина» [Там же, с. 207]. Внешний вид русского человека неотделим от его внутренней сути. Отказ от национального своеобразия неизбежно приводит к искажению национального характера и в конечном счете к вырождению нации. Всемирная монархия Наполеона, по мнению Сталь, угрожает не только индивидуальной свободе, но и ведет к национальной деградации. «Я тотчас полюбила восточное одеяние так сильно, что огорчалась, видя русских в европейском платье; я опасалась, что они вот-вот покорятся деспотической власти Наполеона, по милости которого все народы наслаждаются одними и теми же благодеяниями: в начале им преподают всеобщую воинскую повинность, затем военные налоги, а под конец кодекс Наполеона, позволяющий навязать самым разным нациям одинаковый порядок» [Сталь, 2003, с. 201]. Русский народ не поддается поверхностной европеизации в том смысле, как ее понимал Петр I. В этом Сталь видит залог победы русских над Наполеоном. Две стихии: русская нация и природа – сокрушили наполеоновское могущество. На этом фоне пассивная роль Александра I, проявившего действительно твердость характера в тяжелых условиях, была воспринята Сталь, и не только ей одной, как осознание царем воли Провидения.