Илья Левит - Сказки доктора Левита - Беспокойные герои (Иосиф Трумпельдор и Чарльз Орд Вингейт)

После поражения революции 1905 года мрачно стало в России, но относительно спокойно. Затихли оба вопля: «Бей жидов — спасай Россию» и «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!». Царизм устоял. Евреи ничего не получили. Если на крупных предприятиях в больших городах рабочим и стало получше — теперь их побаивались, то ведь евреи там почти не работали. А «черта оседлости», процентная норма — все это осталось без изменений. Мрачно, впрочем, было не только на еврейской улице. Во всей империи, несмотря на появившиеся зачатки парламентаризма — Думу, было мрачно, — казалось, монархия незыблема, простоит еще века (как простояла уже 300 лет). Даже мода на самоубийства пошла у молодежи (такое случается не так уж редко).

Евреи уезжали. Новый рост эмиграции за океан начался еще после Кишиневского погрома. Теперь, после поражения революции 1905 года, впервые начали уезжать и бундовцы. До этого они в основном воздерживались от эмиграции — надеялись на революцию. Теперь казалось, что все потеряно. И «могучий дуб Бунд» — выражение Жаботинского — стал слабеть. По большому счету его роль была сыграна. (По крайней мере, в России.)

А вот на нашей сионистской улице не унывали. Хотя отношение властей к сионистам вновь ухудшилось — для властей ведь не составляло тайны, кто организовывал еврейскую самооборону, но не только в ней было дело. В конце 1906 года в столице автономной Финляндии — там дышалось посвободнее — русские сионисты собрали свой съезд. К тому времени стало уже ясно, что борьба за еврейское государство — дело долгое. И что, помимо политической борьбы за международно-правовые гарантии, нужно и все другое делать. И поселения строить, и культуру еврейскую воссоздавать (в первую очередь возрождать иврит), и за равноправие евреев, где его нет, тоже нужно бороться. (А не было его в России и в Румынии.) Словом, необходима демократизация государственного строя, широкая национально-культурная автономия (для всех вообще и для евреев в частности). То есть была у нас своя «программа-минимум», и правительству она понравиться не могла. Но сионисты тоже не могли не откликаться на нужды и надежды всей еврейской массы. Разумеется, нас преследовали. Не так сильно, как, скажем, эсеров или большевиков, — против эмиграции евреев правительство не возражало. Но бывали и аресты, и конфискации литературы, и запреты собраний. Порой круче, порой легче. В этих условиях синагога становилась самым удобным местом для собраний. Но и тут были большие трудности. Именно в это время еврейское духовенство начинает энергично действовать против нас. (Исключение составляет маленькая группа литовских раввинов-сионистов. Но они в это время грешили территориализмом, который лишь постепенно выдыхался.) В свое время, до Герцля, к раннему сионизму (палестинофильству) раввины никак не отнеслись — отмахнулись. Дело казалось не заслуживающим того, чтобы с ним бороться. При Герцле они сопротивлялись вяло. Во-первых, «большому еврею», что вхож к королям и министрам, по традиции кое-что прощают. Во-вторых, он демонстративно проявлял уважение к религии. В-третьих, дело еще терпело, можно было выжидать. Но теперь все стало иначе — выяснилось, что, несмотря на все беды, кризисы и похороны, сионизм не умирает. Живуч, как жид. Растет, да еще и левеет — усиление социалистической струи религиозникам понравиться не могло. И они зашевелились. Даже хасиды оставили свои вечные споры с миснагидами («литваками»). Все хасиды тогда были против сионистов, даже хабадники — ныне патриоты. В общем, создали они что-то вроде главного штаба борьбы с сионизмом. «Черная канцелярия» — как сионисты это учреждение называли. Штаб-квартира «Черной канцелярии» находилась в Ковно (Каунасе). Во главе ее встал рабби Липшиц, человек большой энергии и организаторских способностей. Он сумел, кстати, и деньги немалые для своего дела собрать — состоятельные религиозные евреи жертвовали. (А сионистам — шиш!) И организовал травлю сионистов не хуже, чем потом советская власть. Все пускалось в дело. И печатное слово, и средневековые бродячие проповедники, доводившие аудиторию до экстаза, и экономический и моральный бойкот. Физическое насилие формально в его арсенал не входило, но на практике и это случалось. Увы, что было, то было. Из песни слова не выкинешь. В общем, условия для развития сионизма были не тепличные. Но, несмотря ни на что, дело шло.

1904–1914 годы известны в нашей истории как время Второй алии. Ехала в Эрец-Исраэль социалистически настроенная молодежь. Среди них были и участники еврейской самообороны в России. Тяжело им приходилось. И одной из сложностей были непростые отношения со старожилами — представителями Первой алии, прибывшими в конце XIX века. (И с тех пор это будет повторяться до наших дней.) Конкретно же злили сионистов-социалистов религиозники и дешевый арабский труд, который предпочитали использовать уже обжившиеся старожилы. И объективные трудности, конечно, были очень велики. И тогда было много таких, что скоро сдавались — уезжали в Америку, возвращались в Россию. Бен-Гурион считал, что таких было 90 % (статистики тогда никто не вел). В наши дни уезжают меньше, конечно (в процентном отношении). Не то что люди стали лучше, просто все-таки жизнь теперь полегче. Но, как бы то ни было, дело шло. Еврейское присутствие росло (хоть и медленнее, чем мы того хотели). И иврит звучал все чаще.