Анри Дюнан - Воспоминание о битве при Сольферино

Послушаем, что говорит по этому поводу Поль де Молен, высший офицер французской армии, участвовавший в этом сражении. Его доброе, благородное сердце побудило написать следующие строки, вполне подходящие к занимающему нас вопросу:

«После сражения при Маренго в 1800 г., далеко уступающему по количеству потерь Сольферинской битве, Наполеона I охватило внезапное сильное чувство, чуждое всяких политических соображений и гениальных идей; чувство, зарождающееся бессознательно, возникающее по промыслу Божиему в самых глубоких тайниках человеческой совести. «На поле битвы, среди страданий массы раненых, — писал он императору австрийскому, — окруженный пятнадцатью тысячами трупов, заклинаю Ваше Величество послушаться голоса человеколюбия». Это письмо, переданное мне без купюр известным историком, глубоко поразило меня. Написавший его сам тоже был удивлен и растроган; к его удивлению не примешивалось, однако, тайного сожаления выраженного чувства; он понимал, откуда оно исходило, и уважал его, не стараясь представить, как другие, что мозг дремлет, когда человек поддается благородному порыву. Битва при Сольферино, добавляет Поль де Молен, должна была затронуть те же струны, вырвавшие у победителя при Маренго невольный крик грусти и сострадания».

Этим обязаны исключительно деятельности и энергии Шарля Брота, миланского банкира, единственного из всех членов Совета ломбардо-венецианских железных дорог, оставшегося в городе.

К середине июня 1859 г., значит, еще до Сольферино, в миланских больницах находилось около 9 тысяч раненых после предшествующих сражений: центральный гражданский госпиталь (основанный в XV в. Бланш Висконти, женой герцога Сфорца) вмещал один около 3 тысяч человек.

Спустя несколько дней жители Милана были вынуждены сдать в больницы принятых ими больных солдат, так как надо было сосредоточить усилия по лечению и уходу в одном месте и избежать чрезмерной загруженности докторов, которые не успевали ходить по домам.

Главный надзор за всеми больницами города был поручен доктору Кювелье, который отлично справился с трудной задачей, возложенной на него главным хирургом итальянской армии. Этому последнему активно помогал после битвы при Сольферино г-н Фаральдо, главный интендант провинции Брешии, трудолюбие и высокие моральные качества которого в тех тяжелых условиях заслуживают самых высоких похвал.

Французская армия, выступая из Милана в Брешию в середине июня, оставила свободными временные помещения, где можно было разместить около 8 тысяч раненых.

Нельзя не упомянуть и об отличной организации французской армии с точки зрения человеколюбия, чем она особенно обязана маршалу Рандону, военному министру, маршалу Вайяну, главному доктору итальянской армии, и генералу Мартенпрею, помощнику главного доктора.

Графиня Жюстина Верри, урожденная Борромео, умерла в Милане в 1860 г., оплакиваемая всеми, кто имел счастье ее знать. Склады корпии, бинтов и т. п., размещавшиеся на Контрада Сан-Пауло, которыми она весьма разумно управляла, снабжались материалами из разных городов и стран, но главным образом из Турина, где маркиза Паллавичино-Тривульцио вела такое же дело, как графиня Верри в Милане.

Женева и другие города Швейцарии и Савойи прислали в Турин большое количество корпии и белья через посредство доктора Аппиа, который был инициатором этого доброго дела в Женеве. Довольно крупные суммы денег были ассигнованы для оказания помощи раненым без различия национальностей. Графиня Ж. предложила учредить для этой цели комитет, и это предложение, одобренное в Париже, впервые осуществилось в Женеве. Из этой нейтральной страны, одинаково сочувствующей обеим сражающимся армиям, пожертвования посылались в официальные комитеты Турина и Милана для беспристрастной раздачи французам, немцам и итальянцам.

В Турине маркиза Паллавичино-Тривульцио, добрая, щедрая, преданная делу, председательствовала в главном комитете (Comitato delle Signore la raccolta di bende, filacce, a pro dei feriti) . Образовались и другие комитеты в Турине, где население очень сочувственно отнеслось к жертвам войны.

Во время крымской кампании зимой 1854–1855 гг. российский император Александр II посетил госпитали Крыма. Могущественного правителя, известного своей добросердечностью и благородством, так поразила представшая перед ним жуткая картина, что он тогда же решил заключить мир, будучи не в силах переносить мысль о дальнейшей чудовищной резне, приносящей столько бедствий его подданным.