Юрий Чайковский - Мысы Ледовитого напоминают

Издатели ВКЭ датируют данную записку Кирилова 1733 годом, не заметив, что спутники Беринга названы лейтенантами (Шпанберг произведен в капитаны 3-го ранга, а Чириков в капитан-лейтенанты, еще в 1730 г.) и что Андреев назвал в 1959 году эту записку «до сих пор не напечатанной» [348], хотя записку Кирилова 1733 года он сам же опубликовал [349]. Очевидно, что записок было две, причем первое обращение Кирилова к Бирону состоялось, по всей видимости, в 1731 году.

Иначе с Соймоновым. Он сам в молодости предлагал Петру нечто похожее на Камчатскую экспедицию [350](это, видимо, и привлекло внимание Соколова к его личности), но никаких упоминаний Соймонова в связи с ВСЭ не видно вплоть до 1738 года, когда он выступил ее открытым противником.

Итак, главные действующие лица названы, но главные вопросы (кто же дал экспедиции жизнь и почему в Камчатской экспедиции появились северные отряды), остались. Как мы уже знаем, северная идея появилась во второй записке Беринга, где была едва обозначена. В почти том же виде она прошла по всем ранним документам Сената, включая время отправления экспедиции (февраль-апрель 1733 г.). Очевидно, что подлинное обсуждение (в том числе тема финансирования [351]) шло по каким-то иным каналам. Один из них немного известен, и о нем стоит рассказать.

В январе 1732 г. Остерман возглавил Воинскую морскую комиссию, призванную возродить флот. Будучи также президентом Коллегии иностранных дел, он привлек Головина для работы в Комиссии, отозвав его из Стокгольма. Головин же, как оказалось, был в той же мере человеком Бирона, как и Остермана.

Комиссия Остермана пришла к выводу, что созданный при Петре огромный (и уже наполовину сгнивший без дела) Балтийский флот бессмыслен — для обороны он чрезмерен, для завоеваний на Балтике недостаточен (мал в сравнении с совокупным флотом враждебных государств), а для решения более широких задач непригоден, ибо заперт в Балтийском море. В итоге Комиссия приняла (совместно с Сенатом) решение строить в Архангельске вторую базу флота. В верности такого решения осталось убедить Бирона, но это было весьма трудно, ибо он наивно полагал, что боевые корабли вообще России не нужны (достаточно-де иметь галеры — для перевозки военных грузов и высадки десантов, как убеждал его фельдмаршал Бурхард Миних), а деньги, идущие на флот, лучше потратить на еще большую пышность двора, столь милую его милой Анне [352]. Зачем еще строить что-то очень дорогое на севере?

Остерману нужен был в споре с Бироном веский довод, причем идущий не от самого Остермана, а от постороннего авторитета. Довод пришел с Запада.

Молодой князь Антиох Кантемир, впоследствии известный писатель, прибыл в Лондон 30 марта 1732 года как посол России и сразу стал писать подробные донесения императрице. В конце 1732 года Кантемир сообщает (секретная реляция от 29 дек. 1732 г.), что сразу по прибытии получил письмо от англичанина, имени которого не хочет называть ради его безопасности, и излагает суть письма. По словам Кантемира, англичанин обещает «сыскать безопасную морскую дорогу в Япон, в Хину и в Америку иждивением только 12 тысяч фун. стер.» Автор письма перечисляет выгоды: Архангельск станет центром восточной торговли, а Северный океан — центром китобойного промысла, который в Европе приходит в упадок, поскольку там труд слишком дорог (а в России, наоборот, дёшев). И нужен для всего этого один лишь русский корабль [353]. Словом, в письме речь шла о реанимации идеи СВ-прохода.

Согласно англичанину, Архангельск станет вторыми морскими воротами России и источником новых денег для казны. Это указание, равно как и отсутствие самого текста письма, заставляет подозревать российскую подделку, а еще больше в данном подозрении укрепляет чисто российский интерес автора письма к сокрытию будущей экспедиции от правительств Запада:

«сие может учинено быть таким образом, что никоторая морская держава о том не сведает, и когда такая экспедиция отправлена будет, то никакая держава не может препятствовать учинению там поселения».

Английский текст письма неизвестен, а русский текст (оригинал?) отыскал в Архиве древних актов А. В. Ефимов [354]. Возможно, что письмо «англичанина» составлено в ведомстве Остермана. Если так, то в Северной экспедиции следует видеть существенную часть планов Остермана по усилению своей власти. Безусловно, Бирон прочел письмо, на что и был расчет, кто бы ни был его автором.

Замечу, что Беринг впервые предложил пройти Ледовитым океаном и выйти в Тихий в записке от 19 сент. 1732 г. (ВКЭ, с. 147), то есть после написания письма «англичанина», но до его отправки в Петербург. Беринг уверял там, что можно на одном боте пройти от устья Оби до Чукотки. Это наивное предложение в устах опытного мореплавателя, недавно побывавшего среди льдов Чукотского моря, звучит странно, однако вполне естественно как элемент согласованного давления группы Остермана на Бирона, в чьих руках фактически был ключ от казны империи [355].