Томас Вебер - Становление Гитлера. Сотворение нациста

В конце 1920-х и в начале 1930-х он станет использовать свой риторический стиль демагога, в той форме, в которой он развил его между 1919 и 1923 годами, чтобы использовать изменчивое и безнадёжное настроение публики во время Великой Депрессии. Это позволит Национал-социалистической Немецкой рабочей партии ( NSDAP ) быстро расти от имевшей поддержку только лишь 2,6 процентов населения до самой крупной партии в Германии. Гитлер не повторит свои тактические ошибки 1923 года. И на этот раз ему нужно будет конкурировать не с хорошо организованной консервативной партией — Баварской Народной партией ( BVP ) — а с другой: Немецкой Национальной Народной партией ( DNVP ), которая недавно была ослаблена приходом в ней к власти популистского бизнесмена Альфреда Гугенберга.

Становление Гитлера в послереволюционном Мюнхене дало рождение идеологии, которая обеспечит главный стимул для его действий между 1933 и 1945 годами. И развивающаяся динамика того, как он определял и преследовал политические идеи в 1919 и в последующие пять лет, станет центральной движущей силой прогрессировавшей радикализации как Гитлера, так и Третьего Рейха после 1933 года. Его намерение преобразовать Германию так, чтобы сделать страну устойчивой в быстро меняющемся мире, проистекало из его начальной политизации и радикализации летом 1919 года. Оно останется тем же самым до дня его смерти. Вся его политика при нахождении у власти была соответственно направлена к этой цели.

Гитлер оставался столь же неопределённым относительно некоторых из своих политических целей после 1933 года, каким он был, когда впервые обдумал их в начале 1920-х. Эта неопределённость поощряла импровизацию тех, кто работал для него, парадоксальным образом устанавливая чрезвычайно успешную систему политических операций не несмотря на, но именно из-за её гибкого и реагирующего характера. Во многих случаях это способствовало радикализации, поскольку его сторонники старались разгадать, что он хотел бы, чтобы они сделали, и соревновались друг с другом за его благосклонность, каждый стараясь предложить наиболее всестороннее и далеко идущее решение. В таких случаях — другими словами, когда люди пытались исполнять желания фюрера, которые оставались неопределёнными — его последователи, а не сам Гитлер, способствовали радикализации режима.

Однако в областях политики, которые для Гитлера лежали в центре переформирования Германии и обеспечения её выживания на все времена, он вовсе не был неопределённым. Тут он сам проводил прогрессирующую радикализацию своего режима между 1933 и 1945 гг. В отличие от многих популистов в истории, он не просто проповедовал, что надо сделать свою страну великой. Он всегда был личностью, которая желает понять природу вещей и превратить свое понимание сути вещей в политику. Когда речь заходила о двух областях политики, которые во время послереволюционного периода он определил как ключевые для преодоления первичных источников слабости своей страны — то есть, евреи Германии и территория Германии — то единственная гибкость Гитлера состояла в его готовности урегулировать вопрос на столь долгое время, как было необходимо, выбрав второе из наилучших решений, если его предпочитаемое решение (всё ещё) было труднодостижимым.

Две центральные цели политики в той форме, в которой он определил их в 1919 году, будут доминировать в его мышлении и политике на последующие двадцать пять лет. И они объясняют его готовность начать ещё одну мировую войну и приступить к геноциду. Этими целями были: полное удаление любого еврейского влияния из Германии и создание государства, у которого имеется достаточно территории, людей и ресурсов, чтобы быть геополитически на равных с наиболее мощными государствами в мире. Ко времени написания Mein Kampf стало ясно, что предпочитаемое Гитлером окончательное решение обеих проблем — предположительно губительного влияния евреев и недостатка территории у Германии — станут иметь последствия в форме геноцида.

Даже из перспективы 1924 года, когда Гитлер оставил идею постоянного альянса с восстановленной царской Россией в пользу жизнеспособной Германии, созданной захватом Lebensraum, эволюционная логика преследования своих целей уже была геноцидной. Просто невозможно представить, как его цели могли бы быть реализованы без применения по меньшей мере этнической чистки поляков, русских и других славян.

Безотносительно того, понимал ли полностью Гитлер геноцидное развитие логики его геополитических целей, не может быть сомнения, каким было его предпочитаемое окончательное решение «еврейского вопроса». Как показало письмо Улле Вилле к Рудольфу Гессу в конце 1922 года, к тому времени Гитлер и Гесс должны были уже подумывать об идее использования пулемётов для истребления евреев. Вдобавок в интервью, которое Гитлер дал каталонскому журналисту незадолго до попытки путча в 1923 году, он был даже более недвусмысленным: в ответ на утверждение Гитлера, что выполнение погромов в Мюнхене было бессмысленным, поскольку впоследствии евреи в остальной части страны всё ещё будут продолжать доминировать в политике и финансах, журналист спросил его: «Что вы хотите сделать? Убить их всех внезапно?»