Ирина Полякова - Мифы о прошлом в современной медиасреде. Практики конструирования, механизмы воздействия, перспективы использования

Кроме того, мифологический сюжет может просто оказаться не в полной мере реализованным: «Невнятное же завершение истории… разрушает героический миф…» [250] Шомова С. А. От мистерии до стрит-арта. Очерки об архетипах культуры в политической коммуникации. — М.: Изд. дом Высшей школы экономики, 2016. С. 39. .

Если «архаический» уровень мифа отсылает к устойчивым образам, то «конъюнктурный» («инструментальный») уровень слишком изменчив и далеко не всегда способен в точности соответствовать базовым архетипическим стандартам. Все это позволяет говорить о том, что в современном мифе заложен внутренний конфликт между «архаическим» и «конъюнктурным» («инструментальным») уровнями, в наиболее явной форме проявляющийся в политическом мифе. В настоящее время в политическом поле, наряду с мифом о свершениях героя, вышеупомянутую внутреннюю конфликтность можно обнаружить и в этиологических мифах, и в имперском мифе.

Для того, чтобы политический миф обрел внутреннее единство и смог претендовать на участие в процессе обеспечения политической стабильности (то есть того, что необходимо находящемуся у власти политическому классу), важным представляется нейтрализация конфликта между уровнями мифа. Не последнюю роль в достижении такой внутренней органики политического мифа играет изящный нарратив, сюжетная линия которого как бы объединяет в себе архаику и современность, индивидуальное и коллективное, уникальное и общее.

Рассматривая советское прошлое как символический ресурс конструирования имперского мифа, а сам имперский миф в качестве смыслового фрейма наррации, следует отметить ряд важных обстоятельств, позволяющих понять, как нарратив преодолевает конфликт между уровнями мифа.

Нарративная форма придает политическому мифу неповторимую событийную уникальность, содержащуюся в каждом сюжете. Более того, будучи облачен в нарративную форму, политический миф более органично воспринимается массовой аудиторией. Рассматривая политическое пространство, можно обнаружить, как минимум, две причины такой успешной адаптации политического мифа к жизненному миру обывателя. Во — первых, нарративное измерение мифа способно сделать политический миф ближе и понятнее человеку в силу наличия «повествовательных фрагментов», актуализирующих личный опыт реципиента, в то время как политика в целом может продолжать оставаться областью, «трансцендирующей за рамки нашего опыта повседневной жизни» [251] Шюц А. Избранное: Мир, светящийся смыслом; пер. с нем. — М.: РОССПЭН, 2004. С. 501. . Например, обращение в художественно — нарративной форме к насыщенному событиями прошлому, представленному фигурами Ивана IV, Петра I и других государственных деятелей, расширяющих территорию страны, делает сюжетную линию советских мифов (таких, например, как миф о советском человеке, миф о дружбе народов) понятной и близкой широким слоям населения, позволяет легче использовать такие мифы в политической борьбе, в том числе и в конструировании имперской мифологии, одной из отличительных особенностей которой является как раз экспансионистская направленность.

Во — вторых, нарративы — как входящие в мифологический сюжет, так и сами по себе — играют ключевую роль в символической презентации, в формировании чувства принадлежности к определенной общности, действуя, таким образом, как идентификационные интеграторы. Например, миф о советском человеке использовался политической элитой для легитимации своеобразной автохтонности нации, проживающей на территории СССР, для формирования советской идентичности, а также выступал как дополнительный фактор при утверждении советской идеологии.

Следует заметить, сам по себе нарратив выступает лишь в качестве инструмента в руках политических мифотворцев. Ключевое значение имеет модальность нарратива, то есть то, в какой степени он усиливает, или же ослабляет тот или иной миф. Иначе говоря, нужная или правильно выбранная модальность нарратива позволяет легче достигать политическому мифу своих целей (а целей у политического мифа может быть много: это и упрочение власти, и формирование идентичности, и трансляция ценностей и т. п.).

И здесь, в качестве средства преодоления конфликта между уровнями мифа нарратив выполняет примерно ту же функцию, что и классический миф у К. Леви — Строса: «…миф обычно оперирует противопоставлениями и стремится к их постепенному снятию — медиации» [252] Леви-Строс К. Структурная антропология; пер. с фр. — М.: ЭКСМО-Пресс, 2001. С. 235. . Но меняются инструменты и противоположности, между которыми осуществляется медиация. Теперь место классического мифа в роли медиатора занимает включенная в сюжет, в канву риторическая фигура нарратива, а средства массовой коммуникации только способствуют активному распространению и тиражированию политически уместных слов и выражений. В результате сегодня в России мы встречаем слова «общественная организация» вместо слова «партия»; «патриотизм» вместо, например, «либерализм» или «социализм». Такой подменой обеспечивается близость к корням, близость к «архаическому» уровню. Ведь в первом случае апеллируют ко всему обществу, а не к какой — либо социальной группе, а во втором случае — к отечеству, а не к идеологии. А понятие имперскости заменяется рассуждениями о славе, победе, героическом прошлом (в том числе и советским прошлом).