Михаил Гаспаров - Собрание сочинений в шести томах. Т. 1 - Греция

Когда чувствуешь право на праздность, то уже не задумываешься о том, откуда берутся средства, на которые ты живешь. Кажется, что средства для этого всегда на свете есть, только распределены нехорошо: у соседа много, у тебя мало. Так параситу казалось, что раз у его хозяина есть деньги, то такого хозяина можно и нужно обирать; так всем грекам вместе казалось, что раз у персидского царя много богатств, то надо их выклянчить или надо их отбить. И мы видим: новое столетие начинается наемническими войнами на персидский счет, а кончается завоеваниями Александра Македонского. А промежуток заполнен спорами философов, как лучше обращаться с тем добром, которое все-таки есть.

Лет восемьсот спустя, уже при римских императорах, писатель по имени Афиней составил большую книгу под завлекательным заглавием «Пир мудрецов». Она почти целиком состоит из выписок и пересказов старинных писателей и поэтов. В одной из таких выписок сказано: «Историк Ктесикл пишет, что когда в Афинах вскоре после Александра Македонского устроена была перепись населения, то свободных граждан оказалось 21 000, метэков 10 000, рабов 400 000». Цифры устрашающие: рабов почти в 20 раз больше, чем свободных! Правда, среди свободных считали только взрослых мужчин, а среди рабов, вероятно, и мужчин, и женщин. Но даже если сделать эту поправку, то получится: на одного свободного человека приходится десяток угнетенных рабов, которые ненавидят его смертной ненавистью. Именно так представляли себе античность полтораста лет назад Маркс и Энгельс.

На самом деле это недоразумение. Когда неведомый нам Ктесикл переписывал афинские документы, а потом писцы переписывали книжку Ктесикла, а потом Афиней переписывал у них, а потом новые писцы переписывали сочинение Афинея, кто-то из них сделал описку, и число рабов оказалось завышено раз в пять или шесть. Теперь ученые считают, что рабов в Афинах было 60–80 тысяч – в среднем по три-четыре раба на семью. Это в среднем; на деле, конечно, у богатых бывало и по сотням, а бедные сплошь и рядом трудились своими руками. Таким образом, греческое хозяйство было не такое уж рабовладельческое. Другое дело – греческое сознание. Одной мысли о том, что тяжелую работу можно перевалить на раба, было достаточно для того пренебрежительного отношения к труду, которое порождало в греческой культуре и высокие мысли, и не особенно высокие нравы.

Было только два занятия, которые свободный грек считал достойными себя, потому что они были самые древние: крестьянский труд и военный труд.

Крестьянским трудом жить было все тяжелее: не успевала земля оправиться от одного междоусобного разорения, как на нее обрушивалось новое. И разорившиеся люди переходили на военный труд: чтоб не быть добычей, становились добытчиками. Если свое государство отдыхало от войны, они нанимались на службу к другому. «Им война – это мир, а мир – война», – говорил о наемниках царь Филипп Македонский.

История нового времени – это мир с прослойками войны, история Греции – война с прослойками мира. Чередование войны и мира казалось грекам естественным, как смена времен года. Собственно, мира даже не бывало: заключались только перемирия, да и те нарушались. Воевали не для завоевания: держать в покорности завоеванную область было трудно даже Спарте. Воевали, чтобы помериться силами и вознаградить себя за победу грабежом; а так воевать можно было до бесконечности. Выходили в поход в мае, когда шла жатва озимых; если побеждали, то жгли поля и грабили дома, а если нет, то это делали противники. Осенью, к сбору оливок и винограда, расходились по домам. Сперва в такие походы ходили всем народом, способным носить оружие. Потом, после кровопролитий большой войны Афин и Спарты, призадумались и стали беречь людей. Тут-то и появился спрос на наемников – на тех, кто готов воевать не за свое, а за чужое дело.

Многие из наемников погибали, немногие возвращались с добычей и поселялись на покое, зычно хвастаясь чудесами, которые они видели, и подвигами, которые они совершали в дальних походах. «Хвастливый воин» стал таким же постоянным героем комедии, как и прихлебатель-парасит. Иные им завидовали. Кто-то сказал: «Вот как война выручает бедняков!» Ему напомнили: «И создает много новых».

Наемники ничего не умели, кроме как воевать, зато воины они были несравненные. Многие были слишком бедны, чтобы завести тяжелое оружие и сражаться в строю. Они бились в холщовой куртке вместо панциря, в кожаных сапогах вместо поножей, с легким щитом в виде полумесяца. Они осыпали вражеский строй дротиками, а потом отбегали, и железные латники не могли их догнать. А когда афинский вождь Ификрат дал им вместо коротких копий длинные, оказалось, что они могут принять бой даже в строю.